— Товарищи, — говорил военком, — сделать из гражданской девушки красноармейца, дисциплинированного бойца, владеющего специальностью телеграфиста или радиста, совсем даже не простое дело. Большую роль в привитии воинских навыков играет строевая подготовка. И вы не улыбайтесь, в строю не положено улыбаться. Со строевой подготовки начинается служба. Строй подтягивает, дисциплинирует…
Старшина Бахметов кадровый, голос зычный, бывало, крикнет:
— Выше ногу! Тверже шаг! Запевай: «Петлицы голубые, петлицы золотые…»
Или еще у него была любимая песня для строя. Девчонки пели:
Учил их, как мог. Они у него строевым ходили. А какой там строевой: сапог — сорок третий, нога — тридцать пятый, вот и бьет она строевым, сначала сапог, потом ногу. Разуется, портянка съехала, сбилась в комок, нога голая, вся в крови. Горе луковое. Ну да ладно, это все придет, успокаивал комбат Белоусов. Апанасенко соглашался. Хуже было с разными женскими фантазиями: то ночью в карауле светлячков за лазутчиков вражеских приняли, стрельбу открыли. Быка увидели, побежали, а до этого строем шли с оружием.
— Да как же вам не стыдно? А если танк фашистский на вас пойдет, вы от танка тоже побежите?
— Нет, от танка не побежим. В быка стрелять нельзя.
При всем при том и военком, и старослужащие признавали, что со своими служебными обязанностями девушки справляются отлично. Очень старательно, аккуратно работают. У некоторых большой опыт, телеграфистки классные, но с трудом усваивают, что армия не гражданка. И вот фантазии отсюда. У каждой своя фантазия. Фотографии женихов вешают над койкой, цветы, салфеточки расшитые. Какие такие салфеточки, возмущался Апанасенко. Война идет! А потом остывал: может, им это нужно?
Комбат Борис Петрович Белоусов сказал:
— Смотри на такие вещи проще.
— Или сложней?
Так у них однажды разговор по душам начался.
— Или сложней, — согласился Белоусов. — Женщина на войне — явление новое, мы всех последствий еще не знаем. Женщина — мать, хранительница очага, женщина — любимая. Ведь если мысленный взгляд в историю кинуть, женщин-солдат и не бывало, так чтоб целый батальон из них сформировать или даже роту. В армии мужские традиции, мальчишка с детства в войну играет, ружье у него, барабан, а у девочки — кукла, цветы, вышивание.
— Фантазии у них!
— Это само собой. Да еще в мужском окружении. Все-таки в авиации служим, кругом женихи один другого краше.
— Это я понимаю. Не ясно только, почему мы им классными дамами должны быть, за поведением их смотреть?
— А почему нет, если нам их доверили? Мы старше, опытней.
— Трудно.
— Нелегко.
Военинженер третьего ранга хоть и окончил военную академию, в армейских тонкостях разбирался, но, по мнению военкома, был человеком без военной косточки, слишком мягким в сложившихся обстоятельствах. Враг наседал, не сегодня завтра смертельный бой случится принять, какие уж тут цветочки, одна вон кошку вышила и лебедей. Плывут по глади вод. И это в казарме! Служба есть служба. Запретить? Самое простое — запретить. Главное, не позволить себе размякнуть, поблажки им начнешь делать, пиши пропало. Апанасенко больше всего именно этого боялся. И дрогнул только раз. Ночью на дежурстве телеграфистка плакала у аппарата. Закрыла лицо руками, слезы падали на движущуюся ленту. Он подошел, прочитал: «Самолет №… мотор №… на базу не вернулся». Подумал, может, там отец, брат, жених этой телеграфистки в этом самолете. Надо было найти слова утешения, положил руку на ее вздрагивающее плечо, она подняла глаза, полные слез, сказала:
— Жалко…
— Война, — сказал военком и отдернул руку, а потом простить себе не мог поспешности, с какой готов был посочувствовать. Раскис, увидел, собой хороша, руку на плечо.