Дортмундер повесил трубку и взглянул на Мэй.
- Если когда-нибудь ученые найдут жизнь где-нибудь на другой планете, то я уйду туда. Она не может быть такой же ненормальной как эта.
Уолтер Хендриксон вздохнул. Рано или поздно ему придется начать разговор, но что же он скажет? С того момента как он вошел в комнату девушки в молчании прошло минут пять. Он тихо сидел здесь, на стуле с высокой спинкой напротив окна и полуденное субботнее солнце высилось над его головой. Элейн Риттер наблюдала за ним и выжидала в другом конце комнаты. Она всегда приветствовала его неподвижным проницательным взглядом, но теперь, минута за минутой молчания, ее выражение лица неохотно и медленно менялось. Сначала оно выражало удивление, затем любопытство и, наконец, скептицизм. Должно быть, она догадалась, что это была лишь новая техника депрограммирования. Уолтер Хендриксон открыл рот, затем закрыл его и снова открыл. Он вздохнул.
Элейн Риттер слегка расставила ноги, согнула руки в локтях и уперла кулаки в талию, наклонила голову вперед и подняла бровь: ну? Что все это значит? В самом деле, это нечто, как ей удавалось выразить так много чувств, не используя слова. С другой стороны, Хендриксон оказался полностью неспособным к общению без слов. Он мог передать только чувство смутной тревоги.
Но какие слова? Что он должен сказать?
Я лучший, напомнил он сам себе. Однако даже самые лучшие могут быть сбыты с толку, особенно в эмоциональном плане. В течение последних нескольких месяцев, когда Элейн Риттер упорно, неослабно, неумолимо сопротивлялась ему, сам Хендриксон испытал всю гамму чувств: самоуверенность, удивление и спокойствие. Теперь он смирился, и его забавляла неизбежность грядущего поражения. Оказалось, что он сам неосознанно нарушил главное правило депрограммирования, он вступил в эмоциональную связь с субъектом. Дело в том, черт возьми, что ему нравилась Элейн Риттер. Он полюбил ее храбрость, полюбил ее неприступность и ее острую логику по четвергам. Он будет скучать по ней.
Элейн поставила ноги вместе, подняла руки ладонями вверх и смотрела многострадальным взглядом в потолок: Боже, что происходит с этим глупцом?
Хендриксон вздохнул. Он знал, что мешает ему говорить и единственные слова, которые у него были в этот момент, он не хотел произносить вслух. Но время пришло, так ли? Ему ничего не оставалось другого, как сказать Элейн Риттер правду.
- Ах, хорошо,- произнес он и набрал воздух в грудь.
Она выглядела готовой выслушать его.
- Ах, ну, ах, хорошо, ах, хорошо.
Медленно она покачала головой.
- Правда в том, Элейн,- начал он, затем качнул и своей головой.- Прошу прощения. Правда в том, сестра Мэри Грейс…
Ее глаза округлились от удивления.
- … что сегодня последняя наша встреча.
Ее глаза сузились: «Что это значит?».
- Так решил твой отец,- произнес Хендриксон, вздохнул и продолжил,- чтобы сменить линию поведения.
Полная решимости она наклонилась вперед.
- Короче говоря, я ухожу,- сказал ей Хендриксон.- Мы оба знали, что так и произойдет, не так ли?
Она изобразила руками жест приближения.
- Да, ты права,- согласился он.- Очень хорошо. Новый человек придет на следующей неделе. Мне жаль, но я не могу произнести правильно его имя. Мне кажется, он венгр или болгарин или что-то в этом роде,- Хендриксон махнул рукой «в сторону» Восточной Европы.- У себя на родине,- продолжил он,- этот мужчина был, по-видимому, экспертом в промывании мозга.
Она сделал шаг назад, широко раскрыв глаза и прижав одну руку к горлу.