Она покачала головой.
— Когда я вас вижу-то? Вот прежде вы каждый год приезжали, когда…
Она запнулась. Я знал, она чуть было не произнесла: «Когда твоя мать была еще жива». Мне хотелось ей подсказать, но сакраментальные слова не сорвались с моих губ. С внезапно нахлынувшей горечью я подумал, что отец здорово всех нас выдрессировал.
Немного погодя она заговорила снова:
— Еще года два назад бабушка хоть сама к вам наведывалась. А потом мне обо всем рассказывала. А еще раньше она подумывала переехать в Рим. Спрашивала, поеду ли я с ней. Я сказала «да». Она предупреждала, что там для меня все будет непривычно. Совсем другой климат, другие люди, незнакомый язык, но я сказала, что мне везде будет привычно, где будет она… Где будете вы, а языку как-нибудь выучусь. Да, она всерьез об этом думала, а потом…
На этот раз я докончил:
— А потом умерла моя мать.
Аннамари бросила на меня взгляд и кивнула.
— Не бойся говорить про нее, — сказал я. — Ты ведь очень ее любила, да?
Она снова кивнула.
— Да, очень. Очень сильно любила. Я радовалась, когда они поженились. Вначале я боялась, как бы он не выбрал Агнес. Та на это рассчитывала, я видела. И она таки его получила. — В ее голосе слышалась горечь.
— Но тетя Агнес добра и к отцу, и ко мне, — осторожно сказал я.
Она не ответила, но лицо ее было жестко, непримиримо. Я знал, как упорно она держится за свои антипатии и как болезненно ревнива ко всем, кто так или иначе связан с бабушкой или отцом. Только к моей матери она их не ревновала.
— Это был ангел, — сказала она вдруг. — Сущий ангел, хоть она и не училась…
Я едва не улыбнулся. С чисто детским упрямством она ставила бедной Агнес в вину даже ее образованность. На удивление отчетливо вспомнилось мне то, что однажды сказала мать, и я повторил ее слова с некоторым упреком:
— Она же очень способная. А чтобы иметь возможность учиться, она работала и…
— Я работала всю мою жизнь, — отрезала Аннамари.
Она вдруг встала. Казалось, раздражение вернуло ей былую энергию.
— Пойду посмотрю, как там с обедом, — сказала она. — На служанку никогда нельзя положиться. А вам надо поесть. — И добавила: — Готовить она не умеет, при всех своих способностях. Твою мать я научила стряпать разные вкусные вещи. Она любила возиться со мной на кухне.
Мне так хотелось, чтобы Аннамари продолжала рассказывать о матери, но, видно, она, как и я, чувствовала себя виноватой, нарушив запрет отца. Она вышла из комнаты и стала спускаться вниз.
Я вышел следом за ней.
У лестницы я остановился. Мелькнула мысль: она же должна была держаться за перила… И почему ей позволяли выходить одной, если она страдала головокружениями?