— Хорошо. Тогда у папы,— сказала мама,— вместо жилплощади будет койко-место.
Удивительно, как иногда несуразные, просто нелепые слова могут заставить человека решиться на то, что он не сделал бы даже под дулом пистолета. Почти всегда эта фраза— непривычная на слух, короткая и ударная, как прямой хук в нос.
Смолк духовой оркестр. Люди стали строиться по классам.
— Седьмой «В» — на медосмотр!
— Иди, я посторожу чемодан! — говорит мама.
Вид у нее какой-то растерянный. Вроде сама не рада, что все это затеяла.
— С вещами! По росту! Стройсь! Шагом марш!..
Новички нервничают, старожилы спокойны.
Новички оглядываются, старожилы глядят вперед.
Один из третьего класса — бабушка его провожала, плакала — крикнул ей во весь интернатский двор:
— Бабуль! Выше голову! Шурке привет и всем!
Скажи— встретимся, обязательно встретимся!..
Странный человек в меховой ушанке шествует по площади с картонной шахматной доской.
— Тр-рум-пум-бум-бум-пу-ру-ру-ру-рру-м!..
Отваливают под марш «Прощание славянки» от пристаней корабли. Длинной вереницей выстраиваются в спальном корпусе у медпункта.
— Руки! Уши! Голова!.. Руки, уши, голова... Рукиушиголова...
— А голову-то зачем?— спрашивает Женька.
— А чтоб вшей не натащили!..
Тысячерукое, тысячеухое, пятисотголовое существо движется из медпункта в раздевалку, где станут храниться пятьсот пальто, шапок и чемоданов, тысяча башмаков, лыж, варежек и лыжных палок...
Оттуда — в спальни — розовые стены, розовые шторы, розовые покрывала. Все в спальнях ядовито-розового цвета.
В подсобке нянечки двуручной пилой чего-то пилят — за спиной не видно.
— У нас директор,— говорит одна,— У него знаешь какой вкус? ЧТОБЫ ВСЕ БЫЛО В ТОН.