— Пойдем, посмотришь мои цветы, — обиженно сказал он. — Ведь таких специалистов, как я, немного.
Было очень странно, чтобы подполковник милиции был специалистом по цветам, но факт оставался фактом. Оказывается, прежде чем уйти в партизанский отряд Славчо Трынского, он работал в управлении садов и парков Софии. Там он считался хорошим специалистом, любил и знал цветы, многие софийские богатей ценили его как специалиста–садовода.
— Я даже во дворце работал, — улыбнулся он. — Под личным руководством царя.
— Не думаю, что ты написал об этом в своей автобиографии, — пошутил Димов.
— Напротив, написал, и из–за этого вначале у меня даже были неприятности. Товарищи считали, что я должен был воспользоваться случаем и треснуть его мотыгой. Но, как бы там ни было, я никогда не забуду, какие георгины были в дворцовом саду. У нас георгин считают простым цветком. Правильно, конечно, но это ведь не настоящий георгин. А в царском саду, что и говорить, были действительно замечательные георгины. Их прислал в подарок японский император.
После завтрака они вышли в маленький дворик за домом. Дойчинов огородил его высокими стенами, и получился какой–то райский уголок — и во сне не привидится, что можно встретить его в таком маленьком скучном городке. Цветов было так много, и они сияли такой свежестью, что Димов на миг растерялся. Больше всего тут было хризантем и георгинов, но некоторые из цветов он видел впервые.
— Это же просто невероятно! — воскликнул Димов.
— Ну, разве я тебе не говорил? — ответил Дойчинов со счастливой улыбкой. — Посмотри–ка на этот ирис. Ничего подобного я не встречал даже в каталогах. Это уникальный экземпляр, за него английская королева отдала бы мне бриллиант из своей короны.
— А откуда он у тебя?
— Я его сам вывел. От несортового цветка, который нашел в самом обычном сельском доме в Созополе. Как–нибудь я расскажу тебе его историю…
Но настоящей гордостью Дойчинова были орхидеи, которые пестрой завесой покрывали северную стену. Их густой сладкий аромат был настолько силен, что Димов почувствовал, как у него закружилась голова.
— Десять лет над ними трудился, — сообщил Дойчинов. — Большинство — малоазиатские сорта, которые я купил на ярмарке в Измире. А эта «собачка» — чисто болгарская, разумеется, облагороженная. Тоже неизвестный сорт. Если бы я его показал на какой–нибудь выставке цветов в Ницце, можно считать, что премия была бы у меня в кармане.
— Почему же ты его не покажешь? — спросил Димов, отходя подальше от благоухающей стены.
— Жду, когда выйду на пенсию.
Придя в участок — в нагретую солнцем, пахнущую пылью комнату, — Димов долго чувствовал себя подавленным и расстроенным. Он все никак не мог понять, как это Дойчинов сочетает два дела. Наверное, все–таки по–настоящему он занимался только цветами. Теперь, после ошеломляющих красок, Димову все казалось жалким. И еще более жалким представилось дело, которым он был занят. Неужели на этом свете можно убить бедного железнодорожника из–за маленькой пачки денег? Сейчас эта гипотеза, на которой он строил все, показалась ему совершенно невероятной.
Его вывел из задумчивости телефонный звонок.
— Вас вызывает Перник…
Это был майор Жечев, один из опытнейших криминалистов в окружном управлении.
— Послушай, Димов, в архиве нашлось интересное дело. Я посылаю его тебе под расписку. И прошу, как только посмотришь, верни.
— Будь спокоен, в таких делах на меня можно положиться.
— Ну, чего–нибудь добились?
— Совсем ничего…