Все эти люди были как на подбор семидесятилетние, крепкие, седые мускулистые старики и старухи. Те, кто с портретами Сталина, — постарше, а те, кто с портретами Ленина, — чуть помоложе.
И разновозрастное разрозненное население Великого Гусляра понимало, что настал миг прозрения.
Колонна коммунистов ступила на площадь.
Удалов узнавал среди этих суровых и неподкупных людей своих сверстников из стройуправления, из бывшего райкома комсомола и горкома партии, узнавал пенсионеров городского и даже областного значения, но самое удивительное, что и Максимка узнавал и показывал отцу своих сверстников и даже младших товарищей по речному техникуму. Сейчас все они пребывали в расцвете старческих сил и были едины в суровости — пришел их час! В мире мальчишек и юнцов они хозяева!
— Срочно! — проговорил Грубин. — Срочно домой! Надо сказать Минцу.
— Правильно! — Удалов первым помчался к дому. Грубин с сыном — за ним.
По мере того как они приближались к дому, бег Грубина терял уверенность, ноги все более заплетались, а перед воротами юноша и вовсе остановился.
— Что случилось? — спросил Удалов.
— Понимаете, ребята, — сказал Саша, — вы сейчас только не удивляйтесь… Я совсем забыл… Может быть, положение наше не такое уж и хорошее…
Удалову чудилось, что шаги колонны коммунистов уже настигают его, как какого-то распутника — шаги Командора.
— А что с дядей Левой? — догадался спросить Максимка.
— Сейчас увидишь.
Грубин открыл дверь.
В тот момент, когда решалась судьба демократии в Великом Гусляре, обнаружилось, что попавший под каток собственного эксперимента Минц превратился в пятилетнего карапуза, довольного собой, доедающего остатки килограммового торта, который сам Минц купил на той неделе к приезду своего кузена из Монтевидео, да забыл в морозилке.
Толстый мальчик хрустел замороженным тортом, когда в комнату ворвались юные соседи.
— Лев Христофорович! — крикнул с порога Грубин. — Эксперимент надо отменить.
Лев Христофорович отлично узнал соседей и, несмотря на столь нежный возраст, отдавал себе отчет в происходящем, но ответил решительно:
— Нет, нет и еще раз нет!
— Почему же, Лев Христофорович?
— Почему, дядя Лева? — взмолился Максимка.
— Потому что торт очень вкусный, — ответил гений.
И Минц продолжил вгрызаться в торт.