— Ты был ранен?
— Засыпан землей… Меня откопали.
— Почему ты никогда не говорил мне об этом?
— Одна женщина назвала меня эксгумированным трупом.
— И ты расстался с этой женщиной?
— Да.
— Но я не такая женщина.
Он как-то странно взглянул на нее и промолчал.
— Может, я плохая женщина… только не такая…
— Ты прекрасная женщина! — сказал он искренне. — Но ты была очень молодой женщиной, собственно, ты даже еще не была женщиной. И я подумал: зачем наваливать это на молодую душу? Если и не очень молодая не выдержала… Наверное, я был не прав. Нельзя ничего строить на лжи. Но мне казалось: немного осторожности, всего лишь несколько ограничений… Откуда я мог знать, что мы попадем в этот чертов лес?..
Наверное, следовало остановиться, но она знала, что они уж никогда больше не вернутся к этому разговору.
— Скажи, а поезда?..
Он кивнул.
— И театр?..
Снова кивнул.
И наконец, вот оно — главное.
— И ребенок?..
Он опустил голову.
— Врачи говорят, что это не передается по наследству. Но можно ли им верить? А если один случай на тысячу?.. На десять, на сто тысяч?.. Какое я имею право?..
Каково же ему приходилось, если его страшит даже ничтожно малый риск!
— Понимаешь, в сущности, я совершенно здоров. Это же чепуха — одна-единственная неверная связь в мозгу… Когда меня откопали… я потом очень болел, дергался, не владел своим телом и, кстати, долго не мог резать по линолеуму. Меня держали в армейской газете из милости — я не хотел ехать домой, мне казалось, что со мной все в порядке. До первой бомбежки. Надо идти в убежище, а я не могу. Мне под бомбами лучше. После, как налет, меня стали назначать дежурным по части… Ведь обидно, — сказал он с горечью, — научись врачи разрывать эту связку, и все — нет такой болезни. Но ведь сейчас наука одерживает успехи только на Луне… И чего я так разболтался? — перебил он себя.
Разрядка, реакция на пережитое. Прежде его отпускало сразу, как только находился выход, и без малейших последствий: утихало сердце, отливала кровь от головы, высыхал лоб, и в глубоком покое, который охватывал его, совсем не хотелось ворошить то, что было. Отлетело, сгинуло — и черт с ним!.. Крепко же его припекло, если он так распустил язык!