— Я не знала. Леха сказал, что он их в траве подобрал, когда утром на пляж шел.
— Никто вас ни в чем не обвиняет. Он их действительно нашел. Он не врет. Почти.
Посохин повертел очки в руках.
— Красивые. И дорогие, между прочим! У погибшей женщины от них дома футляр остался.
Майор передал очки Жарких.
— На телефон девчонок снимали, молодой человек? — с грустью глядя на Алексея, спросил Посохин.
— Снимал.
— Есть чего-нибудь такое? Ну, сам понимаешь.
— Есть.
— Ладно, не переживай. Никто ничего не узнает.
— Я не переживаю.
— Вот и славно. Ничего с телефона не удалял?
— Не знаю. Я с ним еще не совсем разобрался.
— Ничего, восстановим, если понадобится. Значит, сделаем так: завтра придешь с мамой в полицию, и мы весь твой рассказ там запишем. Покажешь, где вещи нашел?
— Покажу. И лодку покажу.
— Кражу на тебя мы вешать не будем, я обещаю, но завтра старший лейтенант, — Посохин указал на Жарких, — проведет с тобой серьезную воспитательную беседу. Придете в полицию в десять часов утра. Дежурный вас проводит в мой кабинет. Там со старшим лейтенантом и поговорите.
Посохин поднялся со стула и перенес его к обеденному столу, точно на то место, где он прежде стоял.
— Извините за беспокойство. Служба! Жарких, на выход.
— До свидания! Извините, — сказал старший лейтенант, который как показалось Посохину, уже начисто забыл, с какой целью он сюда прибыл. Он не сводил глаз с Анны.
«Если верить древним индусам, которые считали зеркалом души ноги, — подумал Посохин, — душа у девушки должна быть красоты замечательной».
Татьяна Владимировна, вероятно еще не веря, что все плохое осталось позади, нервно теребила на блузке верхнюю пуговицу.
— Может, чаю? — неожиданно спросила она, поднимаясь с дивана.