Гроссмейстер подскочил чуть не до потолка и, побледнев как мел, украдкой посмотрел на двери и окна.
— Это ложь! — прогремел он.
— Это правда! — ответила дочь.
— Кто тебе сказал? — прошептал он.
— Секретарь.
— Он этого не говорил.
— Выговаривал.
— Я это дело расследую, — сердито сказал гроссмейстер, — и, если он действительно проболтался, придется заткнуть ему рот.
— Заткнуть рот — воскликнула Олеандра. — У вас у всех заткнуты рты. Вы только разглагольствуете о плащах, в которые не верите! Да о невестах, которых сам дьявол испугается, не то что святой! Чуть что, вы угрожаете друг другу заткнуть рот да заодно водите за нос бедных паломников, начиняете их дурацкими россказнями о святом Йоргене, в которые никто из вас самих не верит.
— Ложь! Некоторые верят.
— Назови хоть одного!
— Хранитель священного сада!
— Он же болван, — спокойно возразила Олеандра.
— И казначей.
— У него жена — истеричка. Она говорит, что он должен верить. А вы все отлично знаете, что это вздор с начала и до конца. Никакого святого Йоргена никогда не было. Его плащ сшили в соборе или бог знает где. Его евангелие состряпали хитроумные первосвященники и книгопечатники. Ваш собор — это просто крупное финансовое предприятие, праздник святого Йоргена — чистая спекуляция, если только слово «чистая» уместно употреблять в таком сочетании, а «шествие невесты» — обыкновенный маскарад. Вы забиваете друг другу голову старыми баснями о Йоргене и начиняете нас Йоргеном, Йоргеном и только Йоргеном с самой колыбели, пока мы не уверуем, что вся Эта чепуха полна сокровенного смысла и говорить об этом можно лишь шепотом, возведя очи горе. И даже самые умные люди не решаются поднять вас на смех, потому что всосали все это с молоком матери. Если хочешь чего-нибудь добиться в жизни, лицемерь и, чуть что, поминай Йоргена! Каковой бы гнусной ни была задуманная тобой афера, все сойдет во имя святого Йоргена. Хороши, нечего сказать!..
Гроссмейстер вышел из комнаты, но вскоре опять вернулся.
— Дочь моя, — сказал он, — ты еще молода. У меня в юности тоже были сомнения, да и теперь я с тобой во многом согласен.
— Как же ты можешь проповедовать то, во что сам не веришь?
— Детище мое, когда я вижу множество устремленных на меня доверчивых глаз, для которых все это — святая истина, я сам чувствую, что это не может быть сплошным обманом.
— Но ты же знаешь, что это обман!
— А для них это истина, дитя мое, для всех этих бьющихся верой сердец — истина. Их радует мысль о том, что у города есть святой покровитель, который когда-нибудь вернется.
— Но ведь это же вздор!