– Думаю, порядок. – Он засмеялся, затягиваясь трубочкой. – С клубами?
– Да? Ты говоришь по-немецки? – спросил я.
– По-немецки? Нет, – ответил он со смехом. Глаза были очень красными. Он снял куртку.
– Не говоришь?
– Нет, а зачем?
– Ну, я просто посчитал, что потому как ты провел лето в Берлине, я подумал… – Я осекся и улыбнулся.
– Нет, в Берлине в Нью-Гэмпшире.
Он изучал свою трубочку; понюхал ее, потом снова набил ее травой. Пахла трубочка неприятно.
– Здесь есть Берлин? – спросил я.
– Есть, конечно, – ответил он.
Я наблюдал, как он снова забил трубочку, затянулся и передал ее мне. Я повертел головой и показал на «Беке» в руке. Он улыбнулся, почесал руку и выдул густое облако дыма. Была включена только настольная лампа, в комнате было темно, и, заполняясь дымом, она как будто погружалась в туман. Я наблюдал за тем, как он все чаще наполняет трубочку, а пальцы деликатно перебирают траву, которая напоминала мне высохший мох. (Он заверил меня, что это «первоклассная дурь».) И тогда до меня дошло, что Шон мне понравился, потому что выглядел так неряшливо. Потому что он парень как все, который не помнит, католик он или нет. Все это затронуло во мне нечто существенное, только что именно – неизвестно. Я достал еще одну сигарету «Парламент» и попросил его присесть на кровать.
– Мне нужно в туалет сначала. – Он робко улыбнулся и ушел.
Я снял куртку и поставил кассету в магнитофон. Потом решил снять обувь. Снова посмотрелся в зеркало и провел рукой по волосам. Откупорил еще одно пиво, хотя мне не было нужно. Он вернулся через пять минут. «Что он там делал?» – подумал я.
– Чего так долго? – спросил я.
Он остановился, закрыл дверь и облокотился на нее для равновесия.
– Нужно было сделать телефонный звонок. – Он начал смеяться.
– Кому? – спросил я с улыбкой.
– Джерри, – сказал он.
– Какому Джерри? – спросил я.
– Джерри Гарсии, – произнес он, по-прежнему улыбаясь.
– Кто такой Джерри Гарсия? – спросил я. Его сосед? – Он в Буте живет?
Он ничего не сказал и прекратил улыбаться. Это его любовник? Кто?