— "О, губернатор! Это сделает меня гордым, как собаку с двумя хвостами".
ФДР хихикнул. — "Откуда вы взяли эту фразу?"
"Где-то в Англии, у них там есть такие собаки". — Ланни нравилась тоже шутить.
Президент погрузился в свои мысли, и они были не о собачьих хвостах. "Давайте рассмотрим такой вопрос", — сказал он. — "Немецкий народ имел какие-то реальные обиды, не так ли? В Версальском договоре были положения, который были навязаны, и которых там не должно было быть".
— Несомненно, да, губернатор. Я влип в неприятности, высказываясь против этих положений.
— Тогда предположим, что, признав этот факт, мы создадим трудности для нацистов. Вставим такой пункт, который вырвет из-под них почву. Напечатайте это…
И он стал диктовать фразу за фразой, в то время как Ланни печатал: "Это правда, что нравственное сознание мира должно признать важность устранения несправедливости и вполне обоснованные претензии, но в то же время оно должно пробудить кардинальную необходимость почитания святости договоров, уважения прав и свобод других лиц, а также положить конец актам международной агрессии".
Ланни напечатал эти слова, и зачитал их снова. "Эта вставка что-нибудь ухудшит?" — спросил другой.
— Она демонстрирует мне, что значит быть государственным деятелем.
Так они оба остались довольны сами собой и друг другом. "Я хочу речь на двадцать минут", — объяснил президент — "около десяти машинописных страниц. Как скоро вы можете её подготовить?"
— Я сделаю это сегодня. Поверьте мне, я не буду ложиться спать, пока она не будет закончена.
— Пошлите её в гостиницу Гаса, как только она будет готова. Я скажу ему, чтобы он её ждал. Я думаю, что я её использую в Чикаго, где я планирую выступить на открытии моста Ауте драйв. Берти МакКормик взбесится!
— Не беспокойтесь и поручите всё мне, губернатор.
— Я, вероятно, изменю текст так, что вы его не узнаете, но суть там останется. У меня было нечто подобное в моей голове в течение длительного времени. Я говорю вам заранее, я ничего не сказал за всю мою карьеру такого, что вызовет такую ярость у оппозиции, как эти полудюжины предложений, и ярость будет не только среди республиканцев!
Ланни пошел в свой гостиничный номер, достал свою собственную пишущую машинку и сел за работу. Ему не нужно было заказывать кофе, потому что он находился в состоянии экзальтации. Наконец, теперь он собирается изменить мир! Любая вещь, которую он когда-либо делал в своей жизни, была подготовкой к этой работе. Его голова была настолько полна идей, что было трудно разобраться в них. Разоблачение всей фашистской агрессии, призыв к солидарности всех демократических сил и всего три тысячи слов!
Он расхаживал по комнате и приводил в порядок свои мысли. Нацистское фашистское накапливание вооружений. Усилия миролюбивых народов для роста взаимопонимания. Устав Лиги Наций. Пакт Бриана-Келлога. Договор девяти держав. Когда он всё прояснил в своей голове, он сел и всё напечатал за полночь. Он пересмотрел напечатанное, сделал исправления, порвал и перепечатал. Он работал в лихорадке, пока солнечный свет не проник в его комнату. Последнюю задачу, изготовление чистой копии, можно было бы поручить стенографистке гостиницы. Но он подумал: "Если ФДР выступит по моему тексту, тогда она может вспомнить его!" Нет, он должен был сделать все это сам.
Он позволил себе роскошь сделать для себя одну копию под копирку, которую он опечатает и уберёт в свой сейф в Первом Национальном банке Ньюкасла, где отец Эстер Бэдд был президентом. Все более ранние проекты были разорваны на мелкие кусочки и отправили вниз в емкие сточные трубы города Вашингтона. Первый экземпляр был запечатан в конверт и адресован Гасу Геннеричу в отель Мэйфлауэр. Ланни вызвал посыльного и вручил ему драгоценное официальное письмо, предупреждая его, что это очень важно. Чтобы стимулировать его чувство долга, ему было вручено полдоллара. Ланни подождал, пока Гас не позвонил: "O.K., Захаров". Потом он опустил шторы, выключил телефон, вывесил табличку "Не беспокоить", и заснул сном человека, кто преуспел в изменении внешней политики своей страны.
В Ньюкасле Ланни нашел своего отца в страшном недовольстве. На прошлой неделе непривилегированные акции Бэдд-Эрлинг Эйркрафт потеряли семь пунктов на рынке. Другие акции откатились еще ниже. Бизнес отступал, в воздухе чувствовалась паника. После всех расходов Нового курса ни у кого не осталось достаточно денег, чтобы купить что-нибудь, а на складах накапливались товары. Конечно, Робби обвинял Того человека. Ланни, скрывая свою тайну, чувствовал себя подколодной змеёй. Он вежливо слушал и не сказал ни слова, пока Робби осуждал безумие попыток вернуть процветание расходами. У нас огромный государственный долг, и где мы были? Нет места, где Робби Бэдд хотел бы быть!
Неприятности никогда не приходил в одиночку. Те активисты Конгресса производственных профсоюзов, которым удалось попасть на завод Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и отравить умы рабочих, теперь дошли до такой стадии, когда требуют провести конференцию с участием администрации Робби. Это называется актом Вагнера, который обязывает Робби вести переговоры с ними. Но он стиснул зубы и не собирался признавать акт. Он готов закрыть свой бизнес, прежде чем позволит любым лидерам банды указывать ему, как вести дела. Ланни хотел сказать: "Ты настоящий анархист, Робби", но вместо этого он рассказал, как он только что продал за тридцать тысяч долларов картину, которую купил за чуть больше четырех тысяч.
Робби не могли не щекотать такие новости. Лучшие показатели, чем ему когда-либо удалось добиться за всю свою деловую карьеру! Там должно быть где-то есть подвох, и он спросил: "А не поймёт ли эта старая женщина, что ты её обобрал?"
Ланни ответил: "Миссис Фозерингэй настоящая леди. И она никогда не обмолвится, сколько она заплатила за свои художественные сокровища. Я сомневаюсь, помнит ли она это более чем несколько дней. Она получила то, что приносит ей счастье каждый раз, когда она смотрит на эту картину. А её для неё нашел я, а не кто-то другой".
Осторожный отец хотел бы знать, что его сын собирается делать со всеми этими деньгами. Он был бы рад, если бы сын ответил: "Внесу их в Бэдд-Эрлинг Эйркрафт". Но Ланни был уклончив. Он расскажет об этом позже. Отец сказал: "Я надеюсь, что ты не отдашь их своим радикалам". Робби считал, что "радикальное движение" возникло в значительной степени благодаря извращенной щедрости его сына.