Ящер Ланни вылез из этого приятного теплого океана на твердые скалы, которые назывались "реальностью" в разреженной и холодной атмосфере, известной как "социальные реформы". Здесь люди спали в неудобных кроватях, ели плохую и скверно приготовленную пищу и носили некачественную одежду. Им часто не хватало денег, и они вынуждены были занимать их у кого-то, кто их имел. Что обычно означало ящера Ланни. Они тяжело работали и имели мало развлечений. Были часто озлоблены, и им трудно было угодить. Они ревновали, и не просто к праздным богачам, но иногда, увы, к их собственным товарищам, чьи труды завоевали слишком большую признательность. Они играли мало, но учились и много читали. Они были склонны гордиться своими знаниями и изобрели свой собственный жаргон, чтобы оттолкнуть непосвященных, а не просветить их.
Короче говоря, для дыхания это была трудная атмосфера, и у ящера начиналось головокружение, и он стремился обратно в свой прежний дом. Легко было соскользнуть обратно в океан удовольствий, оттуда он получал свою пищу. Он должен был возвращаться по так называемым "бизнес-причинам". И его друзья реформаторы были рады получать то, что он приносил оттуда. В результате Ланни был одним из тех существ, которые имеют как жабры, так и легкие, и проводил свое время, плескаясь в приливных водах. Находясь в волнах и ударяясь о скалы, и он никогда не был уверен, кем он является или кому принадлежит.
В этом мире моды и удовольствий одним из заметных занятий стала физическая любовь. Для этих элегантных дам и джентльменов любовь была игрой. Чем-то, что можно культивировать и с чем можно экспериментировать, всегда, конечно, утонченными и элегантными способами. Это было тем, чем проникнуты их существа, как благоуханием проникнут воздух, как тихой музыкой, слышимой издалека, но в то же время необходимой, как еда, сон или беседа. Светские дамы продуманно готовились к практике этого благодатного искусства. Их костюмы были тщательно разработаны для его стимулирования и предложения, точно раскрывая нужную часть своих "чар". В разных странах сильно различались идеи того, что было допустимо. Но в тех, что на Западе, было принято показывать лицо, руки, плечи и верхнюю часть груди. В последние годы в этот список была добавлена вся спина вниз до пояса. Когда стимулирование стало терпеть неудачу, демонстрация должна была быть увеличена.
Такого же рода изменения наблюдались в танце. Чуть более ста лет назад англичане считали, что грубо неприлично стоять с дамой лицом к лицу, положив одну руку на талию, чтобы легко удержать её при движении в танце. Лорд Байрон, не ханжа, написал яростное протест против гнусной новой процедуры, известной как "вальсирование". Теперь эта практика стала обыденным явлением и потеряла своё очарование. Она перестала быть дразнящей и не могла заинтересовать кого-либо. Танцы стали еще более очевидной формой любовной игры, способом возбуждения самого основного из всех инстинктов, предложения самого универсального удовольствия.
Размышления на эту тему любви и любовных ласк проходили на ум Ланни Бэдду по той причине, что он обещал своему другу Аделе получить цену на картину в прекрасном доме эпохи английских королей Георгов своей старой возлюбленной Розмэри. Она была на год старше Ланни, а это означало, что она была в возрасте, считавшемся "опасным" для женщин, а, следовательно, не совсем безопасным для мужчин. Ланни сознательно от нее держался подальше, но теперь дела привели его к ней. Он мог угадать все ее мысли, потому что он знал ее так хорошо, как можно было знать женщину. Она была его первой любовью, и воспоминания о ней наполняли его. Она сидела с ним на берегу реки в Плёсе, и на берегу моря в Бьенвеню, имении его матери. Она проехала с ним по Франции и Германии, и проплыла на яхте Бесси Бэдд весь путь к Лофотенским островам.
Она была нежной и доброй и привыкла к его эксцентричности. Когда пришло время ей выходить замуж, она решила, что её семейная обязанность выбрать члена своего собственного класса. По крайней мере, это то, что она сказала Ланни, хотя он подозревал, что ей хотелось стать графиней, и наслаждаться этим титулом. Во всяком случае, она не хотела причинить ему боль, и не понимала, почему ему должно быть больно. Дамы ее класса делали такие браки по расчёту, или по-французски mariage de convenance. Они рожали детей, а затем считали свой долг выполненным. После этого они могут быть свободными, если того пожелают, и, как правило, они так и делали. Берти, граф, делал всё, что хотел. В течение многих лет Розмэри была уверена, что он будет играть честно, и не будет возражать против того, что она делала, при условии, если она будет соблюдать разумную осмотрительность. Такова была жизнь в светском мире, и если это не нравится, то можете держаться подальше от него.
Розмэри и Ланни были счастливы в течение нескольких лет, а затем с интервалом в десять лет, еще один или два года. Почему бы не попробовать в третий раз? Она знала, что он был разведен, и она будет откровенной и просто "предложит" ему. И что он собирается ответить? Он не мог сказать: "Я снова женился". Это была тайна, которую знали только три человека, Рик, Нина и ФДР. Он не мог быть таинственным и сказать: "Сожалею, дорогая". Розмэри могла бы спросить: "Есть другая женщина?" И если бы он был хоть немного расплывчат об этом, то она сделает свой собственный вывод. Она знала многих его друзей, и было современно говорить откровенно о своей сексуальной жизни и жизни других. Могли бы пойти разговоры: "Ланни Бэдд имеет другую женщину, а кто она?" Все стали бы наблюдать за ним, и чем дольше он держал секрет, тем горячее станет их любопытство. Светские друзья не простили бы ему знак недоверия и стали подозревать, что за этим кроется что-то постыдное.
С другой стороны, если бы он сказал: "Ты больше не интересна мне, Розмэри", то нестерпимо оскорбил бы её. Он не мог сказать: "У меня теперь другая мораль", ибо она поймёт, что это отговорка, или же у неё возникнет любопытство, что за новая мораль и откуда она взялась. Он думал, не сказать ли ей, что чувствует себя плохо, но он знал, что его внешний вид противоречит этому. Короче говоря, он не мог придумать, что сказать, и должен был оставить это вдохновению момента. Опасная вещь для благожелательного человека.
Розмэри заботилась о себе, как это хорошо умели делать дамы ее мира. Она не выглядела на свой возраст. Немного "почтенная", но никак не "раскормленная". Ланни знал, что это означало героическое сидение на диете. Жертва меньшим удовольствием ради большего. У неё всегда были пышные прямые льняные волосы. Она презирала короткую стрижку, когда на короткие волосы была мода, а теперь презирала завивку в эпоху увлечения "перманентом". Она была тем, чем ее сделала природа, доверяя ей и с полным основанием на это.
Она приняла его в своей гостиной, недавно отделанной бледно-голубым шелком. Окна были открыты, и нежный ветерок шевелил занавески. Птица пела на ветке совсем рядом с окном. "Она здесь питается хлебными крошками", — сказала Розмэри. "О, Ланни", — добавила она, — "так приятно видеть тебя! Почему ты не бываешь здесь чаще?"
Это была заявка с самого начала, и он решил уклониться. — "Эта птица должна преодолевать большие расстояния за её хлебными крошками. Я только что вернулся из Америки". Он поговорил о Робби Бэдде, который всегда был ее другом, и который передавал ей приветы. Он рассказал новости о семье Робинов, о своей матери и других общих знакомых. Такой разговор ей нравился. Она могла бы проявить интерес к общим идеям, если её вынуждали. Но она обнаружила, что это довольно утомительно, и редко делала это, если другой человек оставлял их наедине. Она рассказала ему о Берти, который был на рыбалке в Шотландии, и о своих детях, которые стали почти взрослыми, лишая их мать последней надежды скрыть свой возраст.
Некоторое время спустя он спросил: "У вас не осталось больше картин, от которых вы хотели бы избавиться?"
— О, Ланни, ты заставляешь меня говорить о противных деловых вещах! Но она вновь без труда смирилась, и они пошли в галерею. Она отметила, что Берти всегда тратит больше, чем получает. Женщины всегда "тащат из него" подарки. Когда Ланни подошел к несчастной Эми Робсарт, то посмотрел на нее некоторое время, а потом сказал: "Я знаю женщину в Штатах, которые могла бы заинтересоваться ею, если бы на неё была бы разумная цена. Женщина читает Кенилворт.
Возможно, Розмэри никогда не слышала об этом романе, но она не будет слишком нескладной, чтобы обнаружить это. — "А сколько это стоит, Ланни?"
— Я не могу тебе сказать это, потому что я получаю комиссию от покупателя, и я должен представлять ее интересы.
— Я знаю, Ланни, но ты мой друг, а я должна обратиться к тому, кому я могу доверять. Скажи, что ты был бы готов заплатить, если бы покупал картину у дилера.
— Господь с тобою, дорогая, я заплатил бы меньшую сумму, на которую согласился бы дилер, а дилер запрашивал наибольшую, которую, по его мнению, я мог заплатить. На картины действительно нет фиксированных цен.
— Скажи мне самую высокую цену, которую ты мог бы рекомендовать, как справедливую, своему клиенту.
— Ну, если бы ты назвала мне восемьсот фунтов, то я чувствовал бы, что смогу порекомендовать клиенту взять её, если предположить, что человек хотел бы такую картину.
— Это очень старая вещь, Ланни.
— Я знаю, но старые дома Англии полны старых картин, а если у них нет хорошо известного имени, то они просто диковинки. У меня есть серьезные сомнения в том, что это Гаррард, как это предполагается. И я не буду предлагать эту картину, как принадлежащую его кисти.
— Я должна буду телеграфировать Берти, ты знаешь, что это его собственность.