— Завтра нужно будет купить двенадцатый стул, — вдруг сказала Елена Петровна.
И опять тишина.
— Да, не забыть дедову шапку в ломбард снести, — несколько спустя подхватил Иван.
— Это еще зачем? — закричал из кухни то ли Каллистрат, то ли Савватий.
— Из гигиенических соображений, — крикнул в ответ Иван. — Чтобы моль не разводить. У деда в шапке вечно что-нибудь водится.
Тощий старик недовольно крякнул.
— Не сердись, дед, это я пошутил, — грустно сказал Иван.
— Завтра нужно будет двенадцатый стул купить, — напомнила Елена Петровна.
— Это мы уже слышали, — раздраженно сказал юноша с больными ногами. — Зачем повторять одно и то же тысячу раз!
Пришли с кухни Савватий и Каллистрат: первый нес два подсвечника с чахоточными огарками, а второй — кипу листков, исписанных от руки. Каллистрат сказал:
— Сегодня, товарищи, у нас в программе глава шестая: «Полосатый друг».
— Это про тигра, что ли? — спросила девушка, которая была ни то ни се.
— Про тигра, — мрачно сказал Савватий.
Девушка с прямыми темными волосами неодобрительно задышала.
Каллистрат тем временем потушил электричество и зажег свечи, от которых по стенам и потолку полезли громадные тени. Затем братья сели за стол, поделили кипу листков на две примерно равные части, и чтение началось. Савватий читал первым, Каллистрат вторым.
Вырубов слушал и не понимал решительно ничего. В принципе речь, как и было обещано, шла о тигре, которого приручил один пионер, но поскольку тигр постоянно мыслил человеческими категориями и вообще выходил намного толковее пионера, поскольку пионер в конце концов отвел тигра на живодерню и поскольку в финале ни с того ни с сего появлялась говорящая ель, сделавшая жестокий выговор пионеру, Вырубов не понял решительно ничего. А впрочем, как и всякий русский человек, он относился к литературе благоговейно, полагая, что уж если человек пишет, то он знает, зачем он пишет.
После того как близнецы закончили чтение, наступила неприятная тишина. Иван было заговорил о том, что ему, как анималисту, показался недостаточно выпуклым образ тигра, но оборвал на полуслове. Несколько тихих ангелов пролетело, прежде чем Елена Петровна попросила свою соседку:
— Наташа, возьми гитару.
Девушка с прямыми темными волосами послушно встала со своего стула, отправилась в комнаты и через минуту вернулась с гитарой, огромной, как детская виолончель. Она немного потренькала струнами, потом заправила прядь за ушко и запела низким, приятным голосом.
Вырубова пробрало. От пения Наташи, пения нежного и сладко-томительного, от свечного, библейского освещения и еще от чего-то, неизъяснимого простыми словами, по нему побежали маленькие иголки. На душе вдруг сделалось так привольно и одновременно так утонченно тесно, что обязательно нужно было сказать что-нибудь прекрасное, как-то выразиться, иначе это сделала бы восторженная слеза. Но тут он мимоходом опустил глаза долу и оцепенел: на полу, неподалеку от ножки стола, стояла на задних лапках большая крыса; ее остренькая мордочка с глазами, светившимися внутренним рубиновым светом, была склонена несколько набок и выражала такое внимание, такое сочувствие пению и гитаре, что это было немного страшно.
— Алиса пришла! — сказал юноша с больными ногами и засмеялся.
Вырубов вопросительно на него посмотрел.