— Почему не останется? После меня останешься ты, Лешка. Затем будут жить ваши дети. И навсегда останется память о тех, кто защищал свою землю, кто честно трудился.
— Не только об этих людях мы будем помнить, — возразила Лена.
Я сразу понял ее. Еще до отъезда жены мы часто говорили о Сталине, о переменах, которые начались в нашей стране. В газетах и журналах публиковались разные высказывания, аргументированные и не очень аргументированные статьи. Лена возмущалась нападками на рок-музыку, с восторгом рассказывала о премьерах в театрах-студиях, возникающих в Москве, как грибы после теплого дождя, жена бранила частников и кооператоров, утверждала, что они с ума посходили: цены — хоть караул кричи. Я успокаивал ее: Москва, мол, не сразу строилась, пройдет несколько лет, и все наладится. Жена отвечала: может, наладится, а может, все станет прежним. В душе я боялся этого, не удивился, когда Лена, поймав мой взгляд, спросила:
— Не допускаешь, что в нашей стране может повториться то, что было?
Такой вопрос требовал четкого ответа. После некоторой паузы я ответил:
— При моей жизни этого не произойдет. А дальнейшее будет зависеть от тебя, твоего брата, от сотен тысяч молодых людей. Если ваше поколение будет двигаться по пути, намеченному Лениным, то наша страна станет самым процветающим государством в мире.
— Мама так же думает?
— Разумеется. Если бы мы думали по-разному, то не были бы мужем и женой.
Удовлетворенно кивнув, Лена спросила:
— Пойдешь на панихиду?
— Нет.
Дочь удивилась.
— Этот человек был неприятен мне, в последние годы нас ничто не связывало, — поспешно объяснил я.
Лена помолчала.
— Разве тебе не хочется повидаться с той…
— Почему ты решила, что Люся будет там?
— Кажется так. Да и сказать последнее «прости» другу детства тоже не грех.
«Умница», — подумал я и признался:
— Пожалуй, ты права.
— Сходи! — В Лениной голосе была настойчивость. — Возможно, на панихиде и поминках ты убедишься, что этот самый Болдин был не таким уж скверным, каким он представляется тебе.
— Значит, ты не поверила тому, что я вчера рассказал тебе?
— Поверила. Однако есть одно «но».