— Не баламуть! Враз Ландрина не расколют. Такого еще не бывало, чтобы блатного враз раскалывали. Переночуем, а утром решим, что и как.
Вера и Катерина обрадованно покивали. Бык помедлил и тоже кивнул.
— Я, Хромой, с тобой пойду! — сказала Таська.
Вера обвела всех глазами.
— А мы с Катькой Быка в попутчики возьмем. Он хоть и делошник, но человек надежный: влезть на подножку подсобит, чеймодан подаст.
— Чеймодан, чеймодан, — передразнила Нинка. — Сказано же — без барахла идти!
— На-ка! — Вера показала ей кукиш. — Не тобой нажито, и не тебе распоряжаться. Тебе одеться-обуться — раз плюнуть. А мы, — она кивнула на Катерину, — все, что есть у нас, своим горбом заработали.
— Видели сучонок? — воскликнула Нинка. Ее волосы распушились, губы кривились, в глазах был лед. — Ни одного раза на дело не ходили, ни одной тряпки не принесли, а прибарахлились и деньжат поднакопили.
— Правильно, — подтвердила Вера. — А кто обстирывал вас, чертей, кто убирался, кто стряпал? Вы только вагакать горазды. За прислугу нас держите, да и ложитесь к нам, не спрашивая, — хотим мы этого или нет. Ты вон даже хлеб нарезать по-людски не можешь. И посуда после твоего мытья охряная. Гляньте-ка! — Она схватила миску и продемонстрировала прилипшие к дну крошки. — Хоть что говори, а мы свой хлеб отработали.
— Засыпемся — вам тоже сидеть.
— Пускай! Присказка есть: от тюрьмы и от сумы не отказывайся.
— Бог даст, обойдется, — сказала Катерина.
Нинка рассмеялась.
— И тихоня голос подала.
— Ша! — крикнул Щукин. — Побазарили — и хватит.
Несколько минут было тихо. Вера пошепталась с Быком. Таська снова сунула в рот папироску.
— Прошвырнусь, — сказал Чубчик. — Около милиции покручусь: авось чего-нибудь вызнаю.
— Поаккуратней! — предупредил Щукин.
— Не маленький.
Бык решил составить ему компанию, и они ушли. Двое молчаливых парней, расположившись на топчане, начали резаться в «очко». Вера и Катерина, понюхав плохо вычищенную Нинкой рыбу, отодвинули миску, в которой лежала она, принялись шинковать лук, нарезать крупными дольками помидоры и огурцы. Таська выкурила еще одну папиросу и легла, не сняв чувяк. Вера с осуждением посмотрела на нее. Щукин кивнул на стоявший в отдалении топчан. Как только мы сели, вытянул раненую ногу, повозил по ней рукой.
— По-прежнему болит? — спросил я.
— Не то слово! Временами даже пот прошибает.