На лицах драгун, обросших двухнедельной щетиной, отражалась лишь беспощадность людей, потерявших веру в будущее, они рубились как в последний раз, стараясь наносить удары не только по врагу, но и по лошади под ним. Дарган отбивался и сверху, и снизу, и с боков, он изгибался ужом, наклонялся к гриве, падал спиной на круп, чтобы тут же сделать ответный бросок. Драгуны оказались широкоплечими мужиками с длинными руками, остриями сабель они едва не чиркали по лицу. Они сумели чуток зацепить нос и ухо казака, и теперь из ран сочилась кровь, эти места горели огнем. Тут же достиг цели еще один вражий выпад, Дарган ощутил, как по предплечью побежал горячий ручеек, но боли не было, видимо, разбойник рассек лишь кожу вместе с мякотью. Промедление в действиях грозило гибелью, настало время что-то предпринимать.
Рванув поводья на себя, Дарган всадил каблуки сапог под брюхо кабардинцу и мигом очутился за метелицей из сверкающих лезвий. Он сумел поднять коня на задние ноги, камнем из пращи снова бросил его в бой, неожиданно оказавшись лицом к лицу с одним из противников. Второй суетливо начал искать более выгодное положение. Закрутив перед собой знаменитый круг, казак приблизился на расстояние удара и молниеносно полоснул клинком под рукоятку драгунской сабли. Он понимал, что до самого соперника ему не дотянуться, поэтому и применил такой способ. Кисть противника вместе с клинком со стуком упала под копыта лошадей. Второй выпад заставил драгуна наклонить рассеченную надвое голову вперед и замертво свалиться на холку лошади. Оставшийся в живых разбойник дико вскрикнул, дернул уздечку на себя и помчался к подъему из оврага. Кабардинец Даргана настиг его почти на самом верху, когда оставалось перевалить через гребень и пуститься вскачь по просторам равнины, открывавшейся навстречу. Чтобы погоня не затянулась, казак выдернул из ножен кинжал и с силой метнул его в спину обезумевшего от страха бандита. Тот откачнулся назад, обдав преследователя сгустком смертельного ужаса, вместе с лошадью перекинулся на спину и скатился на дно оврага.
Некоторое время Дарган разглядывал поверженных противников, стараясь уловить в них признаки жизни, но все трое замерли в самых неудобных позах. Тогда он спустился вниз, соскочил с лошади и вытер измазанную кровью шашку о драгунский мундир. Вложив ее в ножны, казак похлопал ладонью по боку жеребца, гулявшего от страха шкурой, поднял с земли сумку и снова водрузил ее перед седлом на его спине. Сумка показалась тяжелой, мало того, выглянувший из нее край кожаного свертка тоже почудился не чужим, но охота обследовать содержимое прямо на месте отсутствовала напрочь. Разболелась рука, на лице заныли резаные раны, казак почувствовал себя разбитым. Помочившись в ладонь, он промыл раны, кое-как замотал предплечье рукавом, оторванным от вражеской рубахи. С трудом собрав лошадей, Дарган соединил их одним арканом и рысью поскакал по тропинке на мощенную камнем дорогу, по пути присоединяя к каравану живые трофеи с кожаными сумками сбоку седел. Когда казак выбрался на тракт, ему почудилось, что день снова клонится к вечеру, солнечный диск увеличился и покраснел. Или это перед носом заплясали кровавые круги?…
Софи ждала его возвращения за воротами постоялого двора, казаку показалось, что за то время, пока он дрался с бандитами, она здорово похудела. Дарган здоровой рукой отстранил жену, сунувшуюся было к нему, передал ей лошадей и заторопился в комнату. Сейчас им владело одно желание – забыться в беспробудном сне, чтобы набраться новых сил. Но сразу сделать этого не удалось, навстречу уже бежал хозяин постоялого двора вместе с пышнотелой своей супругой.
– Ай да господин казак, не только свое вернули, но еще и добычу урвали, – заголосил он издали.