– Достаточно! – Ким поднял руку.– Предоставим куму Кройхауфу возможность порадовать нас.
Еще немного ворча, но, все же сознавая, что все внимание приковано к нему, Мартен Кройхауф достал нечто из кармана своей широкой накидки. Это была маленькая пузатая бутылка, едва ли больше ладони и из такого тусклого старинного темно-зеленого стекла, что невозможно было догадаться о содержимом. Этикетки на бутылке не было, а пробка была покрыта некоей темно-коричневой субстанцией. Помещица Мета сморщила лоб, как будто желая сказать: «Это выглядит, однако, не очень-то многообещающе».
Из другого кармана торговец извлек нож с коротким лезвием и начал соскребать коричневое покрытие. Потом он осторожно потянул за пробку, которая выскочила с громким хлопком. В воздухе разлился запах столь чистый, ясный и сияющий, что его, казалось, можно было увидеть. Это было так, словно в этой бутылке хранилась некая эссенция лета, запах которой распространился теперь в помещении, напоминая о зелени лугов, солнечном свете над полями и согревающем тепле винограда.
– Выпьем в честь Отца, – произнес Кимберон, когда купец поднес ему бокал.
– ...И в честь Матери, – продолжила домоправительница, когда золотистый напиток наполнил ее бокал.
– Во веки веков. Аминь, – завершил Кройхауф молитву, наполняя третий.
Они пили молча, и мир наполнял их сердца.
– Что это? – спросил Кимберон.
– Летнее вино, – объяснил купец. – С южных склонов в нижнем течении Эльдера. И больше никогда не говорите, что вино из Эльдерланда пить невозможно.
– Но тут, конечно, не один виноград? – рискнул предположить Кимберон.
– Добавлено еще несколько приятных травок, – определила госпожа Мета, – срезанных обязательно в полнолуние, когда они наделены большой силой.
– Этого я не знаю, – ответил Кройхауф, – но скажу вам, что, если б я имел только хотя бы одну большую бочку этого вина, какую торговлю я мог бы развернуть! Скажем, по шиллингу за пинту... или даже по два...
– Мне кажется, есть вещи, которые не продаются...
– Верно, верно, – вздохнул торговец, – и эта бутылка была так хорошо спрятана, что даже мародеры-больги ее не нашли. Зато теперь этот напиток должен на нас хорошо подействовать. – Он похлопал себя по толстому животу и сделал глоток.
– Марти, – обратился к нему Ким с тихим смешком, употребляя ненавистное торговцу уменьшительное имя, – у меня есть подозрение, что ты что-то от нас скрываешь.
Мартен Кройхауф поперхнулся и закашлялся.
– Но как ты... догадался? – тяжело дыша, спросил он, когда приступ кашля прошел.
– Ну, я не могу себе представить, что ты ходишь к избирателям только затем, чтобы осчастливливать их раритетами твоего винного погреба, – высказал свое мнение Ким. – Насколько я тебя знаю, ты редко делаешь что-то, если не видишь в этом выгоды для себя. Итак, чем я обязан честью твоего визита? Говори прямо, не стесняйся!
Коммерсант слегка покраснел.
– Ну, – начал он неопределенно, – ты член Совета Эльдерланда, и я, возможно, вскоре тоже... и нам лучше... в память старых времен... сохранять добрососедские отношения... и... – Он повернулся: – Тут еще дело в письме.
– В письме? – Ким нахмурился. – Что еще за письмо?
– Ну... хм... не так давно, когда я был в Усть-Эльдере по поводу распределения продуктов питания, ты ведь знаешь, я, собственно, несколько озабочен тем, чтобы у всех была еда, – так вот тогда я подумал, что есть смысл нанести визит пастору. Кроме того, он ведь тоже член Совета и такой милый, скромный человек, умный и понятливый...