— Ничего, мы в шубах и в валенках. Наконец, затопим камины. Их можно топить, как вы думаете?
— Да что им сделается?… можно-то можно, только воля ваша: нехорошо-с!…
— Чем нехорошо?
— Дом агромаднейший, пустыня-с… Жутко будет! Да и пришибить еще чем, не дай Бог, может: ненадежный дом. На что бы лучше здесь: постельки вам сделаем, тепло, лампадочка при образах… Ночь ведь, подумайте-с!
Мой спутник захихикал и потер руки.
Приказчик неодобрительно покосился на него.
— Конечно, неверующие нынче господа… — добавил он. — Как будет угодно-с…
— Да уж, будьте добры, устройте нас в доме…
— Слушаю-с! — и он удалился.
Отдохнув после дороги и поужинав, мы в сопровождении приказчика и двух рабочих отправились на двор.
Звездная, безмолвная ночь раскидывалась над землей, завернувшейся в беспредельную белую пелену. Черными горбами рисовались впереди дом и угол сада… Морозило. Снег скрипел под ногами; на хруст шагов где-то зазвякала цепью и залаяла собака.
Дверь, ведшая в дом, оказалась распахнутой; порог ее находился над нашими головами и, за отсутствием крыльца, к нему была приставлена короткая переносная лестница.
Приказчик влез первый и, подав руку, помог нам взобраться за ним. В сумерках широких сеней желтым пятном светился фонарь, поставленный на пол. Почти ощупью приказчик отыскал большую дверь, покрытую, как старый дворовой пес, войлочными лохмотьями, и отворил ее.
— Пожалуйте… — проговорил он, пропуская нас.
Затхлый запах охватил меня. Холодно было почти так же, как на улице.
Приказчик взял стоявшую на сундуке-ларе керосиновую лампу и, подняв ее над головой, повел нас из обширной «лакейской» дальше.
Громадный, двухсветный зал обступил нас; темные стены поблескивали кое-где остатками позолоченных шпалер и украшений; вдоль стен белесоватой чередой тянулись во мраке мягкие стулья, рваные и перетрескавшиеся. Перила хор с правой стороны, служивших местом для музыкантов, словно корона, выступали вверху; пол их провалился и груда досок лежала у стены, засыпав до половины одну из дверей.
Все мы шли в валенках и тем не менее гул шагов отдавался во всех углах; старый паркет трещал и жаловался.
Мы пересекли зал; заскрипела облупленная дверь и волна более теплого воздуха повеяла из темного пространства впереди.
Портретная… Со всех сторон глядели на нас важные, величавые или улыбающиеся лица давно ушедших из мира людей.
Приятель мой, владелец имения, не интересовался ни предками, ни стариной и паутина, как черная вуаль, густо закрывала многие портреты.
Полинявшие, позолоченные кресла и кое-где круглые столики из красного дерева размещались под ними.