Факт 20: Подсудимый видя такое одностороннее ведение дела в районном суде, многократное нарушение его прав на защиту (что он отразил в кассационной жалобе), неоднократно пытался дать отвод судье. Но она признавала сама себя правой и продолжала нарушать законы. В этом смысле судьи очень хорошо устроились: помимо их желания, отвести их просто невозможно, поскольку они согласно закону сами решают, взять отвод или же не брать.
Выводы здесь очевидны:
1) Районный суд допустил поверхностное и необъективное разбирательство данного дела, потому что к этому моменту заканчивался срок давности по данному делу (дело разбиралось 5 лет: по объективным причинам сменилось 5 мировых судей). Видимо судья получила приказ сверху (из областного суда) «по-быстрому завершить дело», а быстро — это значит подтвердить обвинение (в этом случае — меньше надо разбираться).
2) Областной суд допустил поверхностное и необъективное разбирательство данного дела, поскольку просто доверился выводам районного суда и сам не счел нужным исследовать материалы дела. Так одна ошибка, допущенная судом, тиражируется судами последующих инстанций.
3) Верховный суд отказался исследовать дело по существу. Хотя осужденный обоснованно указал на многочисленные противоречия приговора с материалами дела. Суд проверил чисто формальные признаки: свидетели есть, справки медэкспертизы есть, приговор есть — значит всё по закону. И кто их учил такому пониманию закона?
В основе незаконного приговора, на наш взгляд, лежит выборочное использование материалов дела и фактов (что как мы знаем, вообще-то, составляет основу фальсификации любого дела). Учитывая искажение или игнорирование доказательств, разрешение противоречий в материалах дела, простым отбрасыванием фактов, неудобных для версии суда — суд мог получить любое решение, в том числе и то, что получил. Пользуясь точно такой же технологией, подсудимый легко бы доказал свою невиновность, более того, для него, в силу презумпции невиновности, было бы законно таким образом избавляться от противоречивых фактов, в пользу своей версии. А вот для обвинения теоретически нет понятия «презумпция виновности», а вот практически и фактически суд именно это и продемонстрировал.
Позже независимый специалист (эксперт), которого я нанял, определил, что синяки на запястьях и предплечьях ее рук расположены симметрично и таким образом, как если бы кто-то удерживал ее за руки от буйства. На шее у нее было несколько вертикальных узких царапин от ногтей, что не соответствует версии «потерпевшей», о том, что я ее якобы душил. В этом случае должны были остаться вмятины от пальцев. А указанные царапины человек может нанести себе сам. Учитывая, что ногти отращивают именно женщины, а не мужчины, можно предположить, что оцарапала она себя сама или попросила кого-то из своих подруг.
Специалист также указал, что диагноз «сотрясение мозга», выставленный ей медиками, основан только на субъективных жалобах этой якобы «потерпевшей», т. е. как следует из ее амбулаторной карты, ни томография, ни рентген, ни проверка глазного дна сотрясения не выявила.
Никаких объективных данных у судмедэкспертов, чтобы выставить конкретные сроки излечения от сотрясения, не было. Т. е., более 21 дня излечения эксперты выставили, исходя из длительности больничного, где Лариса лечилась от множества иных хронических заболеваний неврологического характера. Согласно нормативным документам, регламентирующим определение степени тяжести, делать такие выводы эксперты не имели право. Они должны были в заключении указать, что данных достаточных для определения степени тяжести нет. Но кто ж из этих самых экспертов читает эти самые нормативные инструкции? В любом отделении судебной экспертизы сидят либо «три калеки» либо неопытная молодежь. И не у тех, ни у других, нет стимула разбираться в какой-либо ситуации, если только начальство не пнет сверху — вниз. И в этом и в других случаях, я встречал в заключениях экспертов такие перлы, что сразу же возникало сомнение, а учились ли где-нибудь уважаемые эксперты перед тем, как им прилепили это обязывающее ко многому звание «эксперт».
Добавлю, что саму амбулаторную карту Лариса завела 27.04.04 специально для данного уголовного дела, спрятав подальше прежнюю карту, поскольку в ней значилось множество хронических заболеваний, сопровождающих женщину за 40. Причем многие из этих заболеваний имели сходные с сотрясением диагностические признаки.
Суд в нарушение всех норм отказал мне в вызове в суд и в допросе лечащего врача и судмедэкспертов, давших свое заключение. А когда я заикнулся о независимом специалисте медике, суд просто затопал ногами и наотрез отказался обсуждать эту тему.
Как мы видели выше, юридических оснований для вынесения обвинительного приговора не было. Но это только с позиции здравого смысла, логики и системного подхода. А суд ничем этим к сожалению не руководствуется.
Например, свидетель Сергей дал показания, что он якобы видел, как я бил его мать. И это суд принял за доказательство, хотя он по закону должен был сравнить, сопоставить это свидетельство с иными данными, другими свидетелями, с другими показаниями этого же свидетеля. При выявлении противоречий при таком сравнении, суд должен обосновать, почему он выбрал то или иное обстоятельство в качестве доказательства. Реально же суд фактически никогда не делает такого анализа. Как, например, в нашем случае свидетель Сергей, по первоначальному утверждению самой потерпевшей не присутствовал при инциденте, который она описывала, предварительное расследование в УВД поэтому даже не включило его в число свидетелей. Уже одно это должно было настроить суд скептически к показаниям данного свидетеля. Более того, свидетель на суде дал иные показания и объяснил, почему он дал такие письменные показания против меня. Пояснил, что писал под диктовку матери. Но суд просто отбросил неудобные для себя факты, сделал вид, что их просто нет. Так Сергей стал главным свидетелем по делу.
Все остальные «свидетели» описывали «драки» только со слов этой якобы потерпевшей. И суд спокойно положил их показания в основу обвинения. Причем также все противоречия в пересказах этих свидетелей трактовались судом в пользу обвинения, вопреки презумпции невиновности. Например, свидетель обвинения Комарова утверждала, что 23.04.04 она пришла к нам в гости около 20–00, меня дома не было (я приехал около 21–00), никаких следов побоев на лице Ларисы она не видела. Сопоставим эти ее показания с другими материалами дела. Я утверждал, что был в гостях у Ф. до 20–00 и приехал домой только в 21–00. Это же подтвердил и свидетель защиты Ф. Т. е., Комарова косвенно подтвердила наличие у меня алиби на 23 апреля.
Не выдерживает проверки логикой и «факты», предполагаемой драки.
Например, в офисе, из показаний Ларисы следовало, что я ее ударил кулаком в плечо, после чего она из положения сидя пролетела около 3 метров и ударилась лбом о ребро открытой железной двери. Если остановиться только на этом утверждении, как сделал суд, то ничего нелогичного не наблюдается. Но сопоставим с другими материалами дела и со здравым смыслом. Описывая мой удар, Лариса утверждала, что я нанес его сверху вниз, так что он соскользнул с головы в плечо (она якобы сидела на стуле, а я стоял с боку от нее). Но по логике и законам физики, человек, которого ударили сверху-вниз не полетит в сторону, максимум при падении отклонится от его местонахождения на величину половины его роста. Заметим, что по ее версии она сидела, следовательно удар только вжал бы ее в стул, а не отбросил на 3 метра. Далее, учитывая такое расстояние, которое должна пролететь жертва, удар должен быть очень силен, даже если допустить, что он направлен по вектору ее движения к железной двери. Но исходя из показаний Ларисы, я стоял плотно боком левым плечом к стене, а она сидела на стуле, фактически вплотную спиной к стене. Следовательно любой мой удар правой рукой (а я правша) должен быть направлен под углом в стену, чтобы попасть в голову или плечо, и тогда от моего удара она бы ударилась головой о стену, чего с ее слов не было. Не логично и то, что она полетела головой (лбом) вперед. Падая со стула от удара в плечо или голову, она бы упала около стула. Отлететь помешали бы ноги и туловище, которым не придавалось никакого ускорения. Если допустить, что удар был нечеловечески силен, то в этом случае она могла несколько раз перекатиться по полу и удариться лбом о дверь. Но она не утверждала, что катилась по полу, значит остается единственный вариант, что она летела как чайка над полом головой вперед. Но ни один из возможных ударов к этому привести не мог. Для этого некто очень сильный должен был просто взять ее в охапку и бросить в сторону двери.
Вы правильно догадываетесь, что женщина судья и женщина прокурор, как женщины не знают элементарной физики, да и разбираться в этих тонкостях здравого смысла никто из них не стал. Например, нужно обладать знаниями физики за 5 класс, чтобы понять, что при ударе о дверь, если допустить, что она все-таки до нее долетела, должен раздаться грохот и от падения тела и от удара, но никто из смежной комнаты ни грохота, ни ничего другого не слышал. Ясно и то, что при ударе о ребро железной двери должен остаться характерный рубец, а не припухлость неизвестной природы, неизвестной даты образования, что якобы обнаружили эксперты. И на это суд также не обратил внимание.
Я уже не говорю о том, что мотива к таким действиям у меня не было. Действительно, как показывает милицейская статистика бытовые побои, когда муж бьет жену, происходят, в основном, когда муж пьян или оба пьяны. Я же не пью. Тем более, ситуация описывается на работе, где в соседней комнате сидит директор фирмы, насколько надо быть тупым, чтобы в этих условиях затеять драку или даже простую ссору с женой? Вроде бы характер моей работы и ученая степень подразумевает наличие у меня интеллекта.
Моё алиби судом было отвергнуто, причем довольно хитроумным способом. Мне было сказано, что поскольку свидетель Ф. заехал за мной на работу только в 14–30, то избиение могло произойти раньше. Суд наплевал на основу основ судебного разбирательства о том, что любые предположения не могут учитываться в качестве доказательств. Суд обосновал, это свое утверждение, что потерпевшая указала время событий 13–14 часов. Суд не насторожил тот факт, что до выступления моего свидетеля потерпевшая указывала временной промежуток деяний 16–18 часов, а после выступления появилась новая версия: 13–14 — для офиса и никакой версии — для квартиры. Первоначальная версия фигурирует и в ее письменных показаниях, данных ею на предварительном следствии и неоднократно подтверждаемых ею на судебных заседаниях в течении трех лет. А тут на четвертый год разбирательства она вдруг вспомнила, что указала время неверно. Конечно, любой нормальный человек скажет, что это ложь и бред. Но суду эта версия была удобна, поскольку не рушила их «стройную» версию обвинения, поэтому суд указал, что в первоначальной своей версии потерпевшая искренне заблуждалась. Суд даже не попытался выяснить, могла ли она заблуждаться и когда она помнила события лучше: через три года или через 3 дня, после описанных ею событий. Здравый смысл и логика говорят нам, что она просто попыталась уйти от обвинения в лжесвидетельстве. Если бы события действительно имели место, она бы продолжала настаивать на своем описании ситуации, однако я видел по ее глазам, что она вспомнила мою поездку к свидетелю Ф., о которой я ей рассказывал сразу на другой день (в то время отношения между нами были хорошие), и, растерявшись, она попыталась изменить время указанных ею ложных событий на иное время. Получилось по версии суда, что я зверски избил жену, а потом в хорошем расположении духа поехал к знакомому в гости, смотреть на картины его жены. Пробыл там до 20–00, а затем, когда настроение еще более улучшилось, приехал домой около 21 часа, и непонятно как и в какое время, поскольку по утверждению Комаровой она уже была у нас в гостях, еще раз дважды зверски избил жену, так что ее подруга Комарова ничего не заметила. А потом мы до 3 часов ночи якобы все вместе обсуждали моё плохое поведение. Еще один бред в духе мексиканских сериалов.
В определенной находчивости и знании психологии Ларисе не откажешь. Во-первых, она действительно часто приходила ко мне в офис. Я как нормальный человек мог и не вспомнить, была она в рассматриваемый в суде день у меня в офисе или же нет. И она описала события одной из таких встреч достаточно точно за исключением избиения. Расчет ее как психолога был прост, если я подтвержу прочие детали встречи, то суд охотно поверит и в детали описания избиения, которого не было. Есть такая парадигма в НЛП: чтобы тебе поверили надо вначале говорить много-много правды, а затем вовремя ввернуть ту ложь, в которую тебе хочется, чтобы остальные поверили. Во-вторых, имела место и встреча с Комаровой, которой она жаловалась до моего прихода на жизнь, а потом, та пыталась нас примирить, действительно до трех часов ночи. А утром, забрала Ларису пожить у себя три дня, чтобы научить ее «уму разуму». Убедить Комарову через год в том, о чем шла речь, а о чем не шла уже не сложно, используя все те же способы НЛП, да и просто веру и расположение к ней со стороны подруги. Более того, с помощью гипноза, Лариса лечила Комарову от фобии змей, примерно за полгода до рассматриваемых событий, поэтому она вполне могла воспользоваться еще раз каналом, установленным ею ранее, для внушения нужной ей информации.
Несколько слов надо сказать о сфабрикованных Ларисой медицинских справках (актах судмедэкспертизы). Если в суде упомянуть, что такие справки (акты) сейчас легко купить, тебя тут же судья и прокурор забросает тухлыми яйцами «неподдельного» негодования. Я как-то имел неосторожность упомянуть о коррупции в судах и РОВД на одном из заседаний суда. Судья Недоступенко тут же мне выдала отповедь, что я верю во всякие газетные утки и никакой коррупции у нас просто нет (?!). Когда я сослался, что об этом открыто говорят и президент и премьер по телевизору, она мне возразила, что это просто политика. Что же это — страусинная политика некоторых судей? Или просто их обязанность защищать честь мундира, даже если на нем большое жирное и ничем не выводимое пятно, которое видно всем за километр?