— Нет. Это... это моё первое напечатанное сочинение. — Он презрительно махнул рукой. — Ничего особенного, две небольшие вариации марша господина фон Дреслера. Был такой оперный певец в Капелле, он, правда, уже умер. Мои вариации понравились господину Нефе даже больше, чем сам марш.
— Здесь написано. — Элеонора посмотрела на ноты, — par Louis van Beethoven... Огромное спасибо, Людвиг. Клянусь, эти ноты, — она судорожно прижала их к груди, как бы желая спрятать от чужого взгляда, — я сохраню, сохраню навсегда. Может, исполнишь?..
Он кивнул, сел на скамью, порылся в нотах.
— Исполню, — и вдруг прямо-таки упал на рояль, — а может, мне по-другому сварьировать марш?
Левой рукой он сыграл маршевую мелодию, правой выбил бешеные октавы стаккато. Он вдруг понял, что нужно бороться, борьба уже захватила его.
Пляска ведьм превратилась в горький, жалобный плач, полный тоски и печали. Людвиг раздвинул широкие толстые губы, казалось, он шептал заклинания, обращённые к пальцам и клавишам.
И тут вдруг он увидел Франца Вегелера. Ненавистный соперник с улыбкой произнёс:
— Никто против тебя ничего не имеет, Людвиг.
Элеонора промолчала и начала ещё более пристально всматриваться в ноты, словно ища в них защиту. Но её глаза!..
Чуть позже вернулась госпожа фон Бройнинг и сразу же удивлённо спросила:
— Что с Людвигом? Он промчался мимо меня с искажённым лицом. Что здесь произошло?
— Ничего, chere Maman, — ответил за всех Кристоф. — Людвиг подарил Леноре своё первое напечатанное сочинение. Сел к роялю, начал играть, потом вдруг вскочил, захлопнул крышку и...
— Может, кто-либо из вас обидел его каким-нибудь необдуманно сказанным словом?
— Напротив, мама. Франц говорил о нём только хорошее.
— Правда, правда, — подтвердила Элеонора.
— А ты... ты, Леноре?
— А я вообще молчала, мама. Я, как и все мы, ни в чём не виновата.
Зима ознаменовалась обилием снега и праздников.
Такого снегопада здесь ещё не видывали. Днём солнце едва проглядывало сквозь густую пелену, по ночам через неё так же мутно мерцали звёзды. Скрежет лопаты затихал только глубокой ночью, однако по утрам Людвиг, направляясь в церковь, видел, что улицы по-прежнему тонут в сугробах.
— Не нравится мне всё это, — сказал как-то господин Фишер, расчищая вместе с Людвигом подходы к лавке и дому. — В Швейцарии уже случилось несчастье.
— Швейцария далеко, — ответил Людвиг.
— Но мы соединены с ней Рейном, — мастер Фишер смахнул снежинки с лица, — и если начнёт таять...