— Но ведь батюшка не разговаривает со мной.
С тех пор как Людвига назначили придворным музыкантом, Иоганн не скрывал своей ненависти к нему.
— И это только начало. — Людвиг довольно улыбнулся. — Посмотри на Доду, посмотри.
— Я ничего не вижу. — Лицо матери стало отчуждённым.
— Он даёт мне какое-то указание. Только...
— Что, Людвиг?
Глаза мальчика превратились в узенькие щёлки, он нахмурился и тихо сказал:
— Похоже, у него сейчас не слишком приятные мысли.
Госпожа фон Бройнинг и её братья-каноники были приглашены на обед во дворец, и дети остались одни. Они уже поели, и Людвигу пришлось навёрстывать упущенное.
Кристоф сегодня был одет не как разбойник, а как подобает выходцу из благородного сословия. Людвига особенно восхитила позолоченная шпага. Стефан и Ленц робко смотрели на Людвига ясными глазами.
Леноре блеснула белыми зубами, её язычок с быстротой ящерицы скользнул по ярко-красным губам.
— Сделать перед тобой книксен, Людвиг? Думаю, что да.
Она присела, в этом жесте не было никакой издёвки, и всё же он не понравился Людвигу. Интересно, поступила бы она так с Францем Вегелером? Нет, наверное, при нём бы она оробела. Людвиг почувствовал, как его захлёстывает волна жгучей ненависти к этому долговязому субъекту, а уж ненавидеть он умел. Он ненавидел Моцарта, а также мальчишек, кричавших ему вслед на улице «Шпаниоль».
— Мне нужны чернила, перо и песок, Кристоф.
— Зачем?
— Принеси и поставь на рояль... — Людвиг принёс что-то из прихожей.
— Что это? — спросил Кристоф.
— Ноты, только ноты.
Он разгладил лист, окунул гусиное перо в чернильницу и начал писать. Кристоф прочёл через его плечо:
— «Мо... моей подруге... Элеоноре фон Бройнинг... Людвиг ван Бетховен».
Собственный почерк ему очень не нравился — какой-то уж очень детский и буквы корявые. Он посыпал бумагу песком, резко повернулся и протянул лист девочке.
— Мне, Людвиг? — Леноре широко раскрыла глаза от удивления. — А что это за ноты? Ты принёс мне их для упражнений?