— Нисколько, пожалуйста!.. — отозвался я, отодвигаясь к краю скамьи.
Незнакомец сел и оперся руками в серых варежках с алыми запястьями на толстую, светло-желтую палку. Мне почему-то показалось, что он был из духовных.
— Совсем весну Бог послал!.. — сказал он. — Того гляди таять начнет!
Он обвел долгим взглядом просторы заречья.
— Чудно!.. — проговорил. — Ну до того здешние места на наши походят, что и изъяснить нельзя!
— А вы откуда?.. — полюбопытствовал я.
— Белорусский я… по делам приехал. Будто я над Видьбой над нашей сижу!.. И улица совсем как наша, Богословская, к храму выходит… Нынче, впрочем, она в Комсомольскую переиначена!
— А церковь запечатана?
— Н-е-е-т!.. — убежденно возразил он. — Где же?.. нешто возможно теперь?
— Отчего же невозможно?
— А уж так!.. — незнакомец перевел на меня глаза и как отрубил: — чудо у нас было!
Должно быть, на моем лице против воли мелькнула улыбка и он заметил ее.
— Врать не стану! — добавил он, — я не из товарищей, в свое время в университете был!
Я удивился: очень уж не походил на бывшего студента мой собеседник.
— И кончили? по какому факультету? — спросил я, стараясь не дать заметить своего недоумения.
— По философскому… только я со второго курса ушел!
— Почему? Из-за чего?
— Из за тарарабумбии…
— Надебошили, что ли, круто?
Незнакомец отрицательно качнул головой.
— Нет, философия заела: сызмальства я ею увлекался!.. Был со мной такой случай… пустой, будто, а многое из него для меня обнаружилось!.. Проходил я как то близ кладбища, а навстречу мне, гляжу, похороны приближаются, важное лицо какое-то хоронят — впереди музыка, венки, позади сотни две провожающих, все с цветами, лица опечаленные. Особенно капельмейстер в глаза кинулся — толстый, морда красная, усы рыжие на грудь свисают. Насупротив меня шествие остановилось, литию отслужили, вечную память спели и дальше двинулись, а я по своим делам направился. Так через часок вертаюсь я к тем же местам и вдруг слышу — музыка марш ударила! Я скорей к углу — смотрю, музыканты домой возвращаются — сразу их по мордачу признал! А по тротуарам публика черным горохом катится. И все веселые, развеселые, будто из-под качель на масленой; шутки шутят, пересмеиваются. А музыка к-а-к хватит «тарарабумбию» — лошадь на улице извозчичья, заморенная стояла, так и та на дыбки вскочила, танцевать начала!
Вот этого я уж и не выдержал, запил!.. У меня и отец потомственно испивающий был — из купцов мы из мелких. Рюмочка, да трубочка, да опять рюмочка, университет я бросил и до босяцкой команды и докатился!..