— И в милицию тоже.
— Ну и?…
— Рассказал, что знал. Когда приехала «скорая», он уже не дышал. Кстати, — Такэда взглянул на Сухова поверх страницы, — глаз на его теле никаких не нашли.
— Как это не нашли? Куда ж они делись?
Толя молча углубился в изучение книги. Он никогда не отвечал на вопросы пожиманием плеч или другими жестами, если не знал ответа.
Никита полежал, переваривая сказанное, потом залпом выпил стакан холодного молока.
— Ты хочешь сказать, что нам все померещилось?
— Не померещилось.
— Так в чем же дело?
Такэда перелистнул страницу, любовно пригладив книгу, снова взглянул на лежащего.
— Чтобы делать какие-то выводы, информации недостаточно. Похоже, что он был человеком с какими-то добавочными органами чувств. Как, возможно, и те четверо, о которых ты говоришь. Но что дальше? Мы не знаем ни их координат, ни цели появления, ни причин ссоры… кстати, язык у него был вырван.
Никита невольно пошевелил своим, словно проверяя — на месте ли.
— О дьявол! Серьезные, видать, разборы у них были. Как ты думаешь, что он им сделал? За что они его… так?
Такэда углубился в штудирование очередной страницы.
— Что ты там изучаешь? — рассердился Никита. — Напился моего чая, сел в мое кресло, за мой стол с моей лампой, да еще и не разговариваешь!
— Жлоб! — констатировал Такэда. Закрыл книгу. Улыбнулся своей обычной, сдержанной и застенчивой улыбкой. — Теперь я понимаю, почему девушки с тобой не водятся: ты заставляешь их приходить со своим чаем. Кстати, пока ты болел, они едва телефон не оборвали. А читаю я очень умную книгу: Чхве Енсоль, «Техника „мягкого“ искусства. Хапкидо».
— На японском?
— На корейском!
— О-о! Вы у нас полиглот.
— Не ругайся.
Никита засмеялся, но посерьезнел, заметив, что Такэда смотрит на его ладонь. Глянул на нее сам, потрогал звезду пальцем.
— Что же это такое? Ожог?