Но она была закутана в длинную накидку и, казалось, решила не произносить ни слова. Ему даже показалось, что она дрожит.
Этот ее страх вызвал у него подозрения.
Он поспешно поднялся в башню и, войдя в первую комнату, через стеклянную дверь увидел, как королева что-то прятала в карман.
«Записка, — решил он. — М-да, неужели меня одурачили?»
Он подозвал своего товарища.
— Гражданин Агрикола, — сказал он. — Войди к Марии Антуанетте и не своди с нее глаз.
— Ого! — ответил муниципальный гвардеец. — А что?..
— Я тебе говорю, иди и не теряй ни минуты, ни секунды.
Гвардеец вошел к королеве.
— Позови тетку Тизон, — приказал Морис другому гвардейцу.
Спустя пять минут вошла сияющая тетка Тизон.
— Я повидалась с дочерью, — сказала она.
— Где это было? — спросил Морис.
— Здесь же, в этой передней.
— Прекрасно, а твоя дочь не просила повидаться с Австриячкой?
— Нет.
— И не заходила к ней?
— Нет.
— А когда ты разговаривала с дочерью, из комнаты арестанток никто не выходил?
— Откуда я знаю? Я смотрела только на свою дочь, которую не видела уже три месяца.
— Вспомни хорошенько.
— Ах да, кажется, вспомнила.
— Что?
— Выходила молодая девушка.
— Мария Тереза?
— Да.
— Она разговаривала с твоей дочерью?
— Нет.
— Твоя дочь ничего ей не передавала?
— Нет.
— Она ничего не роняла на пол?
— Моя дочь?
— Нет, дочь Марии Антуанетты?
— Да, она подняла свой носовой платок.
— Ах, несчастная! — воскликнул Морис. Он бросился к колоколу и с силой дернул веревку.
Это был набатный колокол.
XI. ЗАПИСКА
В башню поспешно поднялись еще два муниципальных гвардейца; их сопровождали караульные с поста.
Двери были закрыты; часовые тщательно следили за выходом из каждой комнаты.
— Что вам угодно, сударь? — спросила королева вошедшего Мориса. — Я уже собиралась лечь в постель, когда, пять минут назад, гражданин гвардеец (королева указала на Агриколу) вдруг ворвался в комнату, ничего не объяснив.
— Сударыня, — ответил Морис, кланяясь, — это не ему нужно что-то от вас, а мне.
— Вам, сударь? — удивилась Мария Антуанетта, глядя на Мориса, чье обращение с заключенными внушало ей некоторую признательность. — И что же вам угодно?
— Угодно, чтобы вы отдали мне записку, которую спрятали только что, когда я входил.
Обе принцессы вздрогнули. Королева сильно побледнела.
— Вы, сударь, ошибаетесь. Я ничего не прятала, — возразила она.
— Лжешь, Австриячка! — воскликнул Агрикола. Морис быстро положил руку на его плечо.
— Минуточку, дорогой мой товарищ, — сказал он, — позволь-ка мне поговорить с гражданкой. Ведь я немного Прокурор
— Ну, давай, только не церемонься с ней, черт возьми! — Вы спрятали записку, гражданка, — строго произнес Морис, — вы должны отдать ее нам.
— Какую записку?
— Ту, которую принесла вам девица Тизон, а гражданка ваша дочь (Морис указал на юную принцессу) подобрала с пола вместе с носовым платком.
Три женщины в ужасе переглянулись.
— Но, сударь, это уже больше чем тиранство, — сказала королева. — Мы ведь женщины!
— Не будем путать, — твердо продолжал Морис, — мы не судьи и не палачи. Мы надзиратели, то есть ваши сограждане, и нам поручено вас охранять. Нами получен приказ, и нарушить его — значит совершить измену. Прошу вас, гражданка, отдайте мне спрятанную вами записку.
— Господа, — надменно произнесла королева, — поскольку вы надзиратели, то ищите и, как это водится, лишите нас сна этой ночью.
— Боже упаси нас поднять руку на женщин. Сейчас я сообщу обо всем в Коммуну, и мы будем ждать указаний оттуда. Только, пожалуйста, не ложитесь в постели, спите в креслах, а мы будем вас охранять… И если понадобится, то опять начнутся обыски.
— В чем дело? — спросила тетка Тизон, просунув в дверь растерянное лицо.