— Банкир? А я тебе скажу, что он — эксплуататор и спекулянт! Да-да, он из этих крупных монополистов, которые кормятся потом и кровью трудящихся!
Его слова задели мальчика. Он побледнел, вскочил и оттолкнул тарелку с недоеденным супом.
— Это неправда! — крикнул он пронзительно. — Мой отец совсем не такой!
— Нет, такой!
— Он не эксплуататор!
— Самый настоящий эксплуататор, на которого вкалывают восемь рабов! Вот так!
Было похоже, что Жорж по-настоящему впал в ярость. Его голос стал резче, а лицо, обращенное к Гран-Луи, исказили конвульсии.
— Ты лжешь! — крикнул он. — Лжешь, как самый последний лжец! Папа никогда не питался ничьей кровью! Он ест то же самое, что и все люди на свете!
Мальчика била дрожь, по его щекам текли слезы. Гран-Луи и сам был не рад эффекту, вызванному его словами. Он явно зашел слишком далеко, увлеченный пролетарским духом. Великан неловко переминался с ноги на ногу; было видно, что он чувствует себя не в своей тарелке.
— Послушай паренек, — сказал он примирительно. — Не принимай близко к сердцу то, что я сказал. Это только тик, для красного словца…
— Ты гадкий! Гадкий, гадкий! — кричал Жорж.
Опустившись на кровать, он отвернулся от Гран-Луи.
Его маленькое тело судорожно вздрагивало.
Гигант огорченно взглянул на гувернантку. Та встала и подошла к кровати Жоржа.
— Жорж, милый мальчик, — сказала она, — выслушайте то, что я вам скажу. Мне кажется, что вы не совсем правильно поняли месье Гран-Луи. Он совсем не хотел плохо отозваться о вашем отце. И ничего не имеет против него лично. Просто он хотел сказать, что придерживается иных политических взглядов, но слишком увлекся.
Жорж перестал дрожать. Повернув голову, он недоверчиво взглянул на мисс Дороти.
— Вы в самом деле так думаете? — спросил он.
— Конечно, малыш! — поспешил присоединиться к гувернантке Гран-Луи. — Как я могу ругать твоего отца, если я совсем его не знаю? Это просто был разговор о политике.
— Ну, если так… — Жорж потянулся за своей тарелкой. — Тогда, конечно, другое дело.
Он начал есть. Гигант внимательно следил за ним.
— Хочешь еще? — спросил он мальчика, когда Жорж опустошил свою тарелку.
— Пожалуй, да. Очень вкусная похлебка.