— О чем ты? — спросил безразлично усталый парень.
— Ночь объяснит то, что не смог я, — сказал Ботезату.
— Я не по этим делам, — сказал парень, опасавшийся тюремной педерастии.
— Я знаю, — улыбнулся Серафим, — дело твое будет вязать и сеять…
— Ты утомился, Серафим, — устало сказал парень, — полей в Молдавии давно уже нет…
— Не снопы, а людей будешь вязать, — сказал Серафим.
— Хватит болтать, — сурово сказал охранник, — работайте.
Все смолкли и принялись за работу.
Это был какой–то шифр, подумал стукач Сахарняну, пытаясь получше запомнить все, что говорил Серафим. Начал было разгадывать, но тут пришел посыльный и вызвал стукача из карьера.
— Пошел менять срока на сигареты, — сказал кто–то Сахарняну вслед.
С незаинтересованным видом стукач бросил кирку и стал подниматься в гору.
— Запевай, — велел соскучившийся конвоир зекам, — мою любимую…
Уже на краю карьера Сахарняну услышал дружный рев зэков:
— Здравствуй милый Гица….
— Я жду тебя вечером на границе…
— Пиши письмо на латинИце…
— Не будь смешной как Кукрыникса…
Конечно, песню эту, как и все другие в лагере, сочинил майор Плешка. И, хотя, это и невозможно, но черт побери, подумал Сахарняну…
Как все–таки похоже на стиль пропавшего Баланеску!
— Добрые люди, подайте на интеграцию в ЕС, — пропел нищий.
— На развитие добрососедских отношений с Евросоюзом, — прогнусавил он, оглядываясь из–под очков слепым, якобы, глазом.
— На укрепление двусторонни… — дребезжа, продолжил он.