— Тебе в доме жить, я и на соломе пересплю… — ворчит Степан.
— Чего? — переспрашивает князь.
— Я тебе вот что скажу: все это переписать надо, стены, потолки, все! Только поярче, посильнее!
Старшой вдруг останавливается. Даже в полумраке видно, как он побледнел.
— Дозволь мне, великий князь, сказать…
— Ну, — разрешает князь.
— Ты рисовать умеешь?
— Нет, — удивлен князь.
— А, может, сотник твой в каком искусстве мастер?
— Ну?..
— А я, — старик ударяет себя в грудь, — сорок лет по этому делу! Ты мне хоть веришь?!
— Не верил бы, так…
— Так чего же ты своего сотника боле меня слушаешь?!
— Видал, куда гнет? — ухмыляется Степан.
— Я же сорок лет этим делом занимаюсь! Ну скажи, сделай милость, вот это что такое? — обращается он к сотнику, тыкая корявым пальцем в стену, расписанную орнаментом.
Степан демонстративно молчит, с ненавистью глядя на старика.
— А это что? — настаивает мастер.
— Ну, Степан? — улыбается князь. Все это начинает его забавлять.
— Видишь?! — злорадно восклицает мастер. — Я тебе говорю, лучше хором тебе никто не поставит, а ты не мне веришь, а Степану!
— Да, Степан, тебе на жеребце сподручнее! — хохочет князь.
— Не в умении дело, — говорит сотник, бешено глядя на старшого и на ходу царапая стену коваными ножнами.
— Ничего переделывать не стану! Хоть убей! Тут люди душу свою положили, сердце! Под землей по колено в воде ковырялись…