Но на каком расстоянии находятся эти берега, как обойти неожиданное препятствие в виде многочисленных островов, островков и крохотных скал, постоянно встречающихся на пути?
Канарцу Сьенфуэгосу ответ на этот вопрос казался совершенно очевидным: даже если Великий хан и существует, то обитает он очень далеко, поскольку никто из местных жителей, с которыми он встречался за эти годы, даже не слышал, что где-то в мире существуют могущественные короли и огромные города с золотыми дворцами. Но еще более очевидным было другое: как заявила чернокожая Уголек и подтвердил тощий Отмычка, сказать об этом кровожадному капитану Эву — все равно, что собственными руками накинуть себе петлю на шею.
Первые лучи зари застали Сьенфуэгоса на носовом фальшборте. Канарец полностью нарисовал в уме воображаемый маршрут, который искал португалец, и пришел к «твердому убеждению», что, следуя его указаниям, не далее чем через две недели плавания они окажутся у берегов Сипанго и Катая.
— В конце концов, — сказал он себе, — кто я такой, чтобы спорить с адмиралом? Если он говорит, что Сипанго близко — значит, так оно и есть.
— На запад-юго-запад... — твердо ответил он завшивленному капитану, когда тот поинтересовался, каким курсом следовать. Сьенфуэгос припомнил указания братьев Пинсонов, которые всегда уверяли, что этот курс — наиболее логичный и простой во время перехода через океан.
— Запад-юго-запад? — эхом откликнулся толстяк, не переставая буравить его свинячьими глазками. — Ты уверен?
— Если море и ветер будут нам благоприятствовать, через четыре или пять дней мы увидим на западе высокий остров, весь покрытый зеленью. Его нужно оставить по левому борту.
И тогда случилось удивительное — старый моряк, который хвастался, что провел в море больше сорока лет, вдруг смутился, уставился на свои руки, сверился с татуировкой на тыльной стороне правой ладони и, яростно замахав руками, стал повторять, как навязчивую мелодию:
— Это левый борт! Это левый борт! Это левый борт! Будь я проклят! Так и помру, не выучив! А ты, чертов испанец, — заревел он, — заруби себе на носу, что на этом судне нет правого и левого борта, нужно пальцем показывать!
— Как прикажете, капитан.
— Так с какой стороны должен остаться остров?
Канарец замешкался, тоже замахал руками, как только что капитан, и наконец убежденно ответил:
— Там. Справа по курсу.
— Справа? — выпалил португалец, брызжа слюной. — Не ты ли сказал, что он должен остаться с левого борта? Слева! Разве не так?
— Наверное, вы правы, капитан, — признал канарец. — Дело в том, что я и сейчас не вполне уверен, а когда вы начали сомневаться, то совсем меня запутали.
— Ну ладно! Можешь пока идти... И позови Сажу.
— Сажу или Уголька, сеньор?
— Негритянку, черт бы тебя подрал! — взорвался тот. — И убирайся с глаз долой, пока по шее не получил!
— Старика подводит память, — пояснил чуть позже Тристан Мадейра, когда Сьенфуэгос рассказал ему об этом любопытном происшествии. — Но обольщаться все же не стоит: если человек путает право и лево, это вовсе не значит, что он глуп: просто если его что-то не слишком интересует, это проходит мимо его памяти. И следи за языком: если твой рассказ не будет в точности соответствовать тому, что явится нашим глазам — считай, что ты покойник.
Канарец понимал, что предупреждение было вполне серьезным, и потому сосредоточился на поиске выхода из трудного положения, в котором непременно окажется, если высокий и зеленый остров в нужный момент не покажется посреди бескрайнего океана.
На закате пришла Уголек и попыталась его утешить.
— Ты боишься? — спросила она.