– Она больше расспрашивала меня, а я у нее никогда ни о чем не спрашивал. Так у нас повелось.
– За вашей учебой в школе она, конечно, следила?
– Да. Ходила на все родительские собрания, терпеливо выслушивала все обо мне, хорошее и плохое.
– И за плохое упрекала?
– Да, но очень осторожно.
– Что значит – осторожно?
– Ну, так: побранит, побранит – и погладит по голове.
– Вы, наверное, были капризным?
– Не очень. Но всегда стоял на своем, если считал, что я прав. Однажды учительница, по–моему, поступила неправильно, и я пришел домой обиженный. Мама внимательно меня выслушала и тут же пошла в школу объясниться. Помню, однажды она перепугалась, когда узнала, что двое наших учеников убежали на север, она тогда так странно на меня смотрела, словно я тоже собирался сбежать от нее… Но какое значение все это имеет сейчас? – снова спросил он и умолк.
Следователь несколько секунд смотрел куда–то вдаль, потом неторопливо сказал:
– Я думаю, ваш рассказ имеет большое значение. Теперь я яснее представляю вашу мать, как человека, вижу вас, ваши отношения, а это может облегчить работу в дальнейшем. Скажите, а вы не заметили каких–то перемен в действиях матери – ну, скажем, в последний месяц, два? Не было ли ощущения, что ее что–то гнетет или беспокоит, может быть, она стала угрюмей, чем раньше, или наоборот, более веселой, радостной, словно в ожидании чего–то? Попробуйте вспомнить!
Ромуальд не ответил. Он теребил голубую ленту, украшавшую его рубашку с рисунками старомодных автомобилей.
– Нет, ничего такого я не замечал, – задумчиво сказал он после паузы. – Может быть, я был слишком увлечен Даной, и если мать временами и была сумрачнее обычного, то потому, что, как я думал, ей не нравилась наша дружба. Вообще она умела молчать, замкнуться в себе и не показывать своих чувств. Только охраняла меня она в последнее время еще настойчивее обычного. Она просила, чтобы я не имел дела ни с кем незнакомым, чтобы по вечерам не ходил никуда. Не ложилась, пока я не возвращался домой. Словно я был еще маленьким.
– Может быть, у нее были основания опасаться за вас? Может быть, не все друзья хороши. Легкомысленные девушки…
– Да нет же! – Ромуальд покраснел. – У меня своя студенческая компания. Могу назвать всех, если хотите. – Казалось, он не на шутку обиделся.
– Не надо, – сказал Розниекс и встал. – Найдите, пожалуйста, письма, захватим их с собой, и альбом тоже. Оформим все у меня в прокуратуре. Не хочется приглашать соседей в понятые.
XIV
Продавщица Канцане нервничала.
– Нет у нас индийского чая. Сами, что ли, не видите? – сердито огрызнулась она на какого–то покупателя и снова, в который уже раз, взглянула на часы. До закрытия оставалось пятнадцать минут. После этого она надеялась быстренько исчезнуть. Телефон зазвонил не вовремя. Как назло, никого другого поблизости не оказалось. Ирена в сердцах поддала ногой пустую банку, валявшуюся за прилавком, и подняла трубку.
– Магазин! Что нужно?
– Вас! – уверенно ответил бодрый, молодой голос Стабиньша. – Мне, значит, повезло.
– А мне – нет, инспектор Стабиньш, – официально отрезала Ирена. – Нельзя ли отложить разговор до завтра? Я очень занята.