Но Рейерсен решил шикарить. Все, что есть, — ничего ему не жалко. Эй, кок, растопляй плиту, вари кофе! А шкипер тем временем достает и ставит на стол вино и пряники. Паулина прямо на пир попала.
— Как вернешься в трюм, скажи девушкам, что шкипер Рейерсен не обидел тебя, — говорит он.
Они выпили, поели всласть. Рейерсен хлопает престарелую девицу по плечу. Она встает и собирается вернуться к своей работе.
— Ты сиди, — говорит он, — посидим-ка с тобой, поболтаем. Я больше не вернусь сюда вялить рыбу.
— Да что вы говорите? — спрашивает она.
Рейерсен кивает:
— Нынче последний раз.
Что-то всколыхнулось в старом девичьем сердце. Она опустила глаза и спросила:
— Когда вы отплываете?
— А вот как погрузят рыбу. Завтра или послезавтра в ночь.
Она снова села.
— Храни вас господь! — говорит она словно про себя.
— А теперь выпьем-ка за это, — отвечает он, главным образом, чтобы не допустить опять до разговоров о божественном. — Так что ж, Паулина, когда замуж-то собираешься?
Она посмотрела на него гордым взглядом и сказала:
— Вы меня дурачите?
— Дурачу? — переспрашивает он. — Это почему же?
— Разве же я могу выйти замуж, когда я одноглазая? — спрашивает она.
Рейерсен расшумелся:
— А почему бы и нет? Подумаешь, не велика беда.
В душе она была ему за эти слова благодарна, ей тоже так казалось. Подумаешь — глаз потеряла. А вообще-то она ничуть не хуже других. Не повезло ей, чужой ребенок выколол ей глаз. А потом шли годы, и, кроме бога, ей не на кого было опереться. Случалось, она плакала из-за этого глаза. Но руки и ноги у нее зато здоровые, крепкие, крепкая шея — этого у нее никто пока не отнял.
Рейерсен снова доливает рюмки. Он наклоняется к ней и не желает слушать никаких отказов — велит пить. Он здесь в последний раз, а она единственная из всех его утешила, он ее век за это помнить будет. Оба растрогались от таких разговоров, Рейерсен взял девушку за руку, а Паулина сидит здоровая, ядреная. Вдруг он обнял ее за шею и говорит:
— Помнишь, как тогда в лодочном сарае? Ночью, двадцать лет тому назад.