Кончается самая жаркая пора, луга на склонах горы пожелтели, дачники из Нористуа собираются обратно в город.
Однажды днем маленькая белая девочка подходит вплотную к красной изгороди. По другую сторону — худенькие личики двух братьев. Детей тянет друг к другу, они как ручейки, стремящиеся слиться. На усадьбе этого никто не видит.
Сначала они смотрят друг на друга через изгородь, приседая на корточки. Сидят на корточках, прижимаясь к земле, как будто над ними нависла тяжелая балка, и смотрят.
— Иди сюда! — говорит она.
Но старший молчит и не трогается с места.
— Иди же! — кивает она снова.
Он молчит.
Тогда она подходит к калитке, снимает крючок и сама выходит к мальчикам.
— Как тебя зовут? — спрашивает она.
Старший громко смеется и прыгает так высоко, как только может. Он бежит к зарослям крапивы, обжигается, бежит обратно, смотрит на девочку и смеется.
Но она не смеется. Она словно взрослая, словно мать, лицо у нее снисходительно серьезное. Она ведь догадалась, что он прыгал и обстрекался ради нее.
— Нарвать тебе цветов? — спрашивает она.
Он молчит.
Она начинает рвать. Рвет те, что ближе к ней, не глядя. Это щавель. Протягивает ему.
Щавель растет по всей усадьбе Сёристуа, даже на каменном заборе, даже на крыше.
Старший не может издать ни звука, берет щавель в свои онемевшие детские ручонки. Держит охапку щавеля, далеко отставляя ее от себя, словно несет освященную восковую свечу.
Братишка стоит сзади. Маленькие рты обоих становятся такими кроткими, нежными.
Она чувствует их благоговение и сама почти верит в то, что это дорогие цветы, она рвет и рвет их и отдает старшему. В его кулачках уже огромная охапка.
Видя, что больше ему не удержать, она протягивает щавель младшему, и тот старательно хватает растения обеими ручонками.
Дочка хозяев Нористуа, ухаживающая за маленькой гостьей, наконец обнаружила троих ребят, она бежит к ним и кричит, что Лиллемур должна немедленно вернуться домой!
И шепчет таинственно:
— Может быть, у них вши…