Симен встал с постели и отворил дверь. Не переставая лаять, Бурман стремглав помчался на горушку под окнами и уселся на свое излюбленное место. Сначала он лаял грозным басом, но постепенно перешел на спокойный, безобидный лай, который звенел над долиной, нарушая тишину раннего звездного осеннего утра.
Симен окончательно проснулся и стоял, глядя в окно.
Была предрассветная пора, звезды уже начинали блекнуть, очертания ближайших предметов выступали из серого полумрака.
Но Лангмюрен еще нельзя было различить, дно долины лежало в темноте, а может, его скрывал густой туман.
— Никак распогодилось? — спросила Берта.
— Небо ясное, только не видать, поднимается ли туман.
— Утро-то погожее будет?
Симен еще раз бросил взгляд в окно.
— Похоже, что так, — сказал он, довольный, почесал бок и опять завалился на кровать под овчину.
Немного погодя Берта сказала вздыхая:
— Как-то там у меня телята!
— А чего им делается, гостят себе у ленсмана!
— Экая досада, что у вас с Улой Нербё вышло такое!
— Нечего ему было козни строить.
— Только бы он в суд на тебя не подал!
— Пускай себе подает, ничего у него не выйдет! Да я и не боюсь, пусть хоть в верховный подаст. Окочурится, покуда до суда дойдет. Замерзнет сейчас земля-то на Лангмюрене, а я не дам ему на своем участке ни единой веточки сжечь.
Они замолчали. Симен лежал и думал. Он все тревожился за погоду. Хорошо бы — трескучий мороз с сиверком.
Стало совсем тихо. Тишину нарушал только размеренный лай Бурмана да тиканье ходиков.
Симен Мельбё и Ула Нербё были добрые друзья и хорошие соседи до середины этого лета. По весне Симен вздумал засеять ячменем две полоски земли на Лангмюрене. Люди смеялись над ним — Лангмюрен лежит в низине, земля там промерзает. Если весна не будет теплой, зерно не успеет вызреть до холодов. А весна в этом году была не дружная, наоборот — холод да сырость, на холмах сеять еще можно, а в низинах и ждать нечего, разве что всходы будут. Кормов в хозяйстве Улы Нербё не хватало, вот он и купил у Симена урожай с северной полосы, думая, что оттого будет ему немалая выгода.
После Ивана Купалы вдруг распогодилось. Стояла такая сушь, такая жара, что посевы на холмах прямо-таки повыжгло, в низинах же, где было сыро, наоборот, хлеба пошли в рост так быстро, что недели через две стало ясно — здесь они оба снимут нынче самый лучший урожай, если только успеют управиться вовремя.
И тут Симен пожалел о продаже. Он стал ненароком захаживать к Уле по разным делам и не раз заводил речь о том, что не худо, мол, расторгнуть сделку. Зачем это ему, Уле, такое беспокойство — жать да снопы возить на молотилку, у него и так зерна хватает, только хлопоты лишние. Под конец он даже намекнул, что согласен не только вернуть деньги, но и приплатить не прочь.
Однако Ула и слушать не хотел. Симену даже показалось, будто он злорадствует и насмехается над ним.