— Ну да! Может, оно и так… Коли жить с таким отцом, как Антон, то…
Не успел я договорить, как Нильс взметнулся и накинулся на меня, швырнул меня на землю, словно сосунка какого, и задал мне такую трепку, какой я сроду не видывал.
На крик сбежались другие школьники; кто был посильнее, оттащили от меня Нильса, подмяли под себя и не отпускали.
Я вскочил, как одурелый, кровь у меня текла изо рта и из носу. Подбежал и хотел пнуть Нильса в голову, да ребята не дали. Тогда я пустил в ход язык. И уж не припомню, то ли то была вонь от одежи, то ли вошь на галстуке.
— Подальше тебе от меня надо быть, говоришь? — орал я. — Снимай тогда свои тряпки, это я тебе их дал, да и рубаху тоже, и ступай нагишом к себе в Харкахауг, в мерзкую дыру, бродяга чертов!
Тут подошел учитель.
— На кого ты похож, Пер! — сказал он.
— Это все он, чухна проклятый, все он! — ответил я. — Я угощал его, как всегда делаю, есть ему давал, а он на меня вскинулся.
— Проваливай! — рявкнул учитель на Нильса. — И чтоб глаза мои больше тебя не видели!
Ребята подняли его, горемыку. Он еле встал на ноги, взял свой картуз и поплелся, как пьяный, сгорбясь и повеся голову.
Тут я бросился ничком наземь, заревел и завыл. А кто стоял вокруг меня, думали, что я спятил. Они ведь не понимали, какой я был еще несмышленыш.
С того дня мы редко видели Нильса с сумой. Но слышали, что он побирается в другом приходе.
Скоро Антон ушел работать на Сейм. А туда занесло другого бродягу.
— Э, никак Антон? Вот ты где? Здорово, здорово!
А у Антона и язык отнялся.
— Да! Кланяются тебе из Драмна… — начал опять пришлый и ухмыльнулся.
Долго ли, коротко ли рассказывать, а вскорости прикатил ленсман и прибрал чухну к рукам. Он-то и рассказал про письмо из Драмна, где у Антона остались жена и трое ребят на приходском призрении, а сам он смазал пятки салом, когда попался на воровстве.
Чухна как в воду канул. Только потом сгребли его под Бергеном. А Бирту ленсман увез в каталажку. А малых ребятишек взял тамошний приход.
Нильс остался один в Харкахауге. Сказал, что уже привык управляться сам.
Он много охотничал, промышлял куропаток да зайцев, продавал их лавочнику, тем и перебивался.
И выходило так, что мы с ним не встречались.
Зима была суровая, студеная, снегу навалило — ни пройти, ни проехать.