Усеянное бусинками капель стекло напомнило Чеку старенькое бра, которое когда-то висело в маминой спальне. Абажур у него был сделан в форме цилиндра, склеенного из небольших, не правильной округлой формы зернышек какого-то прозрачного пластика с вкраплениями желтой пластмассы. Это было красивое бра, но однажды Чек безнадежно загубил его, накрыв красным шерстяным платком – для создания интима, как они тогда говорили. Свет действительно получился интимным, красноватым и приглушенным, но потом абажур нагрелся и потек, наполняя квартиру удушливой вонью паленой пластмассы.
Вспомнив этот абажур, Чек подумал, что не мешало бы навестить маму. Он попытался припомнить, какой сегодня день, и понял, что еженедельный визит мамы в его холостяцкую берлогу состоялся вчера. Она же, наверное, с ума сходит, с раскаянием подумал Чек. Приехала, постояла под дверью, посидела на лавочке во дворе и отправилась домой. Потом, конечно, стала звонить по телефону: сначала ему, а потом по всем больницам, моргам и отделениям милиции. Всю ночь, наверное, глаз не сомкнула…
Он представил себе, как мама растерянно топчется на лестничной площадке перед его запертой на два замка дверью – сухонькая, сгорбленная, преждевременно поседевшая, навьюченная двумя пудовыми сумками со жратвой для ненаглядного сыночка, которые она кое-как приволокла сюда из Медведково и которые теперь придется волочь обратно, – и ему стало по-настоящему плохо.
«А ведь я впустую потерял время, – вдруг понял он, нащупывая справа на рулевой колонке головку ключа зажигания. – Метался по городу, жег бензин, недосыпал, жрал, как бродячий пес, что попало и когда придется, а ключ ко всей этой истории все время лежал у меня в кармане. Ведь достаточно было поехать к маме и спросить у нее, как было дело. Это был бы не самый легкий для нас обоих разговор, но я имею право знать, как умерла Анна, а мама не должна нести эту ношу в одиночку. Хватит уже обо мне заботиться, и так вынянчила дебила, который дальше собственного носа ничего не видит…»
Он повернул ключ зажигания и удивленно поднял брови: стартер молчал, словно за ночь успел каким-то неизвестным науке способом превратиться в булыжник. Это уже было что-то новенькое, прежде за его “хондой” такого не водилось. Пожав плечами, Чек нашарил под приборной панелью скобу, с помощью которой высвобождалась защелка капота, потянул ее на себя и вышел из машины под моросящий дождь.
Обширное пространство под капотом “хонды” было до отказа забито непролазной мешаниной проводов, пластиковых крышек и литых дюралевых деталей. Больше привыкший копаться в потрохах системных блоков, чем в автомобильных двигателях, Чек озадаченно почесал макушку. Он любил свою “хонду”, но по сравнению даже с самым примитивным из компьютеров она была просто тупым куском железа, и Чек никак не мог взять в толк, почему такая элементарная задача, как обеспечение поступательного движения в горизонтальной плоскости, требует такого множества хитроумных приспособлений и агрегатов.
Задумчиво насвистывая, Чек запустил в двигатель свои музыкальные пальцы. Врожденное чутье не подвело его и на этот раз, позволив очень быстро найти и устранить пустяковую неисправность: один из проводов, присоединенных к плюсовой клемме аккумулятора, каким-то образом ухитрился переломиться у самого наконечника.
Рассеянно вытирая испачканные пальцы взятой в багажнике тряпкой, Чек сел за руль и попытался еще раз трезво обдумать принятое решение. Съездить к маме было, конечно же, необходимо, но целесообразность задуманного разговора вызывала у Чека некоторые сомнения. Не натворить бы дел, с тревогой подумал он.