— Машина пришла, Василий Артемьевич.
Подтолкнув вперед поднявшегося Эдуарда Максимовича, Коробков сказал:
— Поехали.
На следующий день Ольга Павловна снова сидела в кабинете Сизова, и снова слезы обильно омывали ее лицо. Она узнавала отрезы, трогала свою чернобурку, видела пачки денег и не верила своим глазам.
— Этого не может быть! — твердила она. — Это как чудо!
— Чудес не научились делать даже работники милиции, — отозвался Иван Георгиевич.
— У меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность. Я никогда не ожидала… я не думала…
— Вы думали, что милиционеры только свистят на улицах, да еще смешат публику в театрах?
Ольга Павловна осторожно вытерла кружевным платочком глаза.
— Я так благодарна! — воскликнула она напоследок. — Это мне урок на всю жизнь.
Прошло три года. В один из жарких июньских дней на платформе Московского вокзала собралась большая толпа встречавших поезд из Симферополя. Хотя Комлев и Коробков пришли сюда без цветов, но они тоже ждали старых знакомых. Поезд медленно, словно изнемогая после долгого пути, подошел к перрону, облегченно выдохнул пары и остановился. Из пятого вагона вышел невысокий худой старичок в желтой соломенной шляпе. Он был гладко выбрит и его живые глаза без очков бойко взирали на мир. За ним сошли на платформу миловидная девушка в изрядно вылинявшем стареньком, но опрятном платьице и молодой верзила с лицом профессионального победителя женских сердец. В руках у него был желтый портфель и щегольский габардиновый плащ. Не торопясь, прошли они по вокзальному двору, и уже у самого выхода на площадь к ним подошел Комлев.
— Есть свободная машина.
Старик отрицательно качнул головой.
— Не треба!
Комлев приподнял козырек кепки и улыбнулся.
— Треба, Семен Семенович. Вы меня не узнаете?
Старичок остановился, долго смотрел на Комлева и удивленно воскликнул:
— Это уж черт знает что! Какого дьявола вам от меня нужно?
— Иван Георгиевич просит вас заехать к нему для короткого разговора. Вместе с вашими спутниками конечно.
— А если я не поеду?
— Иван Георгиевич уверен, что вы приедете.
Девушка и верзила слушали этот разговор и ничего не понимали. Старичок посмотрел на них виноватыми глазами и, горестно качнув головой, сказал: