— А кем ты там будешь? Мальчиком на посылках.
Годы пройдут, пока дадут тебе в руки какую-нибудь узкоспециальную самостоятельную работу…
Костя знал, что в совхозе в эту летнюю пору мало надежды сразу найти кого-нибудь нужного. И верно, только секретарь парткома Жителев оказался на своем месте.
В два открытых окна комнаты солнце еще не пришло, прохладно и как-то казенно в ней. Сидят на проводах против окна ласточки, одна из них, мило пригибая головку, разглаживает передничек на груди. Во дворе, видать через окно, возле машинного сарая какой-то работяга вырубает зубилом днище у пустой железной бочки. Двор так велик, что кажется, только через некоторое время после того, как опустится молоток, сюда доходит певучий гул.
Вид у Жителева самый простецкий, рабочий. Сидит пожилой человек, читает какую-то слепо написанную на машинке бумагу. Прищуривается, отклоняясь от слова. Видать, пристигает старческая дальнозоркость, но бодрится, очками еще не пользуется. Когда Шуклин вошел в комнату, Жителев сразу перестал читать. Только положил линейку на ту строку, где остановился.
— Вы Алексею Иванычу Шуклину не сынок? — спросил он, когда Костя изложил ему причину своего приезда.
— Сын, — коротко сказал Шуклин.
Самое слово «сынок» ему не понравилось, показалось обидно-снисходительным. Неужели в самом деле не знает? Костя остро глянул на секретаря. Да нет, действительно не знает. Смотрит так просто и добродушно.
— Ну, если так…
— И что, если так? — все еще с вызовом спросил Костя.
— Да ничего. Просто кое-что вспомнилось свое. Мы ведь с родителем вашим жить начинали вместе.
— То есть как?
— А вот так: вы слыхали такое имя — Иван Дмитрич Кабаков? Было это в начале тридцатых годов. Мы только что в своем районе худо-бедно сорганизовали колхозы. И я в одном из них стал партийным секретарем. Почти такой же крупной шишкой, каким сижу сейчас перед вами. И вот вообрази себе: зима, нетопленая, прокуренная комнатушка моя в правлении колхоза. На окнах настыль в два пальца. И я сам в полушубке, в растоптанных валенках, неустроенный в жизни и самое тяжкое — до лютой тоски не уверенный в себе. И входит человек, которого я вам назвал. Забыл его лицо, помню одни глаза, пронзительные и разной окраски. Спрашивает: «Ну что, секретарь, тоскливо тебе живется?» Вот поймите: это и есть святое человеческое качество — вовремя заметить, что товарищ нуждается в поддержке, и что-нибудь для него сделать. А что для меня мог сделать в том положении хоть бы и тот же Кабаков? Мог меня начать куда-то выдвигать. И это было бы самое ненужное. А я через три дня после того получил им подписанную путевку в партийную школу, и это было мне нужнее всего. Там встретился с Алексеем Иванычем Шуклиным. Спали с ним в общежитии на соседних койках. Мне-то после того повезло: я так и свековал на рядовой работе, а Алеше Шуклину досталось взять на себя груз больших должностей. И он не изварначился при этом… Ну не зазнался, другими словами.
— А с вами занятно разговаривать, — сказал Костя.
— Почему?
Но Костя не стал пояснять, что занятного он в этом нашел. Вместо этого он спросил о чем-то маловажном, и Жителев ответил, а потом сам спросил Костю о чем-то, вроде бы к разговору не относящемся. Но разговоры о пустяках при первой встрече людям затем и нужны, чтобы иметь время понять, что в этом человеке есть, — в этом, сидящем напротив.
Костя подумал про Жителева: рядовой. Принципиально рядовой. Вот состарился на низовой партийной работе. Так ненавидит всякий карьеризм, что, наверное, не раз отказывался даже от следуемого ему по праву.
Жителев подумал: парню за двадцать лет. Пора бы обо всем судить зрело. А у него вот не получается. Он и настроен и не настроен приехать в село жить и работать. Есть такие ребята — пребывают в подростковом состоянии, когда давно бы пора выйти из него. Про них говорят: еще не нашел себя. Вот и этот… А если останется у нас, то еще вопрос: прибавится в селе еще один пижон, или это будет работник, нужный человек.
— А вы зачем, между прочим, эту притчу рассказали? Ну о том, как Кабаков вам помог, — спросил Костя. — Считаете, что ли, себя обязанным чем-то мне помочь?
— Это-то я всегда считаю себя обязанным. Но с вами — случай особенный. Вам, пожалуй, и не надо ничем помогать. Тут вам придется решать самому. Когда городской парень идет работать в сельское хозяйство…
— Я уже работаю в нем второй год.
— Нет, это было еще не то. Понимаешь, к нашему делу надо как-то прирасти душой. Дело это на редкость деликатное. Мы до сих пор еще только учимся строить свои отношения с природой. Учимся, понимаешь?..