Директриса вывела Мардж на центр и встала рядом. Старуха поманила меня пальцем, подзывая поближе. Пришлось подойти и наклониться к хозяйке, чтобы услышать тихий шепот:
– Помоги Ричарду, иначе сейчас его сметут.
Я кивнула и, подойдя к дворецкому Марджи, с любопытством заглянула в один из мешков. Там оказались десятки коробок одинаковой формы: розовые и голубые. Каждая была аккуратно перевязаны золотистой, праздничной лентой.
– Игрушки? – удивилась я.
– В розовых – куклы, в синих – машинки, – вполголоса отозвался Ричард. – Мы приезжаем в этот приют несколько раз в год и каждый раз привозим подарки. Одежду весной, учебники осенью и игрушки перед Новым годом.
Сзади подошел Стоун, он помог развязать третий мешок и теперь медленно выкладывал из него коробки.
– Дети, сегодня к нам в гости приехала тетушка Марджери, – громко объявила начальница приюта.
Ропот в рядах ребятни мгновенно притих, они внимательно слушали, что им скажут, и словно готовились к неведомому сигналу:
– Здравствуйте, мои хорошие! – улыбнулась Марджи. В ее голосе звучала незнакомая мне доселе теплота. Старуха говорила каждое слово с таким трепетом и любовью, будто не к чужим детям обращалась, а к родным. – Вы уж простите, что в этом году я приехала немного раньше праздников. Обычно мы встречаемся с вами в канун Нового Года. Но эта зима несет свои перемены в жизнь каждого из нас, поэтому я решила заглянуть в гости уже сегодня.
Дети внимательно слушали обращение старушки, но едва ли они осознавали до конца то, о чем именно она говорит. Разве что те, что постарше, лет пятнадцати в самом углу комнаты смотрели на богатую госпожу более осмысленным глазами. Интересно мы им тоже будет куклы и машинки дарить? Но проследивший за моим взглядом Ричард пальцем указал на четвертый, слегка приоткрытый мешок, из которого торчали корешки книг.
– А теперь подарки! – звонко и совсем не по-старушечьи крикнула Мардж, и ребятня, ожидавшаяся этой реплики, сорвалась со своих мест и побежала к нам.
На мгновение мне стало страшно, если вся орава накинется на мешки всем скопом, но бдительные воспитателя остановили эту лавину, выстроив жаждущих подарков деток в несколько очередей.
Ко мне по-одному подходили мальчишки и девчонки, преданно заглядывали в глаза, надеясь на свершение новогоднего чуда, которого ждали весь год. Я поздравляла их с наступающим праздником и вручала очередную коробку, а сама с трудом сдерживала слезы и продолжала улыбаться.
Сколько из этих лишенных родительской любви и ласки крох были плодом купленных ночей в Квартале? Знает ли этот голубоглазый мальчуган, что его отец, возможно, один из лордов, управляющий Страной? А подозревает ли эта златокудрая малышка, жадно обнимающая подаренного пупса, что могла бы вырасти в доме богатого помещика?
Почему их бросали матери? От того, что не хотели воспитывать или потому, что решили подарить свободу таким путем?
Отдавая последнюю коробку из мешка, я поклялась себе, что ни за что не буду рожать в Квартале. Лучше быть изнасилованной, потерять силу и возможность родить навсегда, чем отдаться по любви и обречь ребенка на рабство или жизнь без семьи.
Уже у самого порога, перед отъездом обратно в столицу, ко мне подбежала Кати. В одной руке она держала новенькую куклу, а во второй бумажную, самодельную открытку, с криво наклеенной елочкой и нацарапанными с ошибками поздравлениями:
– Это вам, – улыбаясь, отдала она ее мне. – С новым годом!
Дрожащими руками я приняла подарок и, едва сдерживая себя, приобняла кроху. Каких трудов стоило трехлетней девочке вырезать и склеить эту скромную и неказистую поделку? Наверняка огромных.
Я очень плохо помнила, как мы садились в экипаж. Мои глаза застилали соленые слезы, которые я была не в силах смахнуть. Где-то на грани сознания я отдавала себе отчет в том, что нужно улыбаться и не показывать детям своих настоящих чувств.
Уже выехав на дорогу, я пересилила себя и спросила Мардж:
– Зачем? – я смотрела и не понимала мотивов ее поступка. – Зачем вы привезли меня к этим детям?