26 марта Майкл Стьюарт (вернувшийся в Министерство иностранных дел после отставки Джорджа Брауна) заявил в палате общин относительно главного условия передачи суверенитета: «только если нам станет совершенно очевидно… что сами жители островов будут рассматривать такое соглашение как удовлетворяющее их интересам». Едва ли стоит сомневаться в смысле категоричного высказывания Стьюарта, однако когда министра и его коллег начали спрашивать, не подразумевает ли заявление наличие у населения некоего права вето в данном вопросе, готовности ответить определенным «да» они не выражали. Понять их нетрудно, ведь такое право фактически лишало бы переговоры всякого смысла.
Совещания с Буэнос-Айресом шли на всем протяжении лета 1968 г., но уже с этакой новой несмелостью с британской стороны. На встречах с аргентинским послом, Эдуардо Маклафлином, и с Бельтрамино Чалфонт начал вдруг ссылаться на необходимость «создания климата, в котором бы однажды стало возможным рассуждать в отношении суверенитета». Он говорил о настроениях вовсе не в Лондоне, а в Порт-Стэнли. Русло переговоров сместилось в сторону подхода, названного борьбой за «сердца и умы»: побуждения жителей островов к принятию выгод связей с материком. В конце года Чалфонт прервал участие в королевском визите в Чили, дабы лично проповедовать новое евангелие от политики в Порт-Стэнли.
Целых трое суток Чалфонт мотался из конца в конец по островам, доказывая выгоды и преимущества нового договора с Аргентиной: полеты на материк и обратно (тогда добраться до Фолклендских островов представлялось возможным только по морю), лучшие школы и больницы, а также непосредственный рынок сбыта местной продукции. Но всюду лорда встречали крикуны со знаменами и транспарантами: «Нет продаже» и «Фолкленды — британские». Общественное мнение явно оставалось глухим к предостережениям Чалфонта, напиравшего на неспособность Британии в полной мере поддерживать острова, отдаленные от метрополии на 8000 миль (15 000 км). У Чалфонта выработалось стойкое личное отвращение перед этим сочетанием изоляционизма и зависимости — чувство, испытываемое многими визитерами до и после него.
Под впечатлением от поездки Чалфонт представил Стьюарту довольно жесткий отчет о происходившем. Не следовало недооценивать остроты чувств аргентинцев. Они же продемонстрировали изрядную волю к компромиссу в отношении вопроса непременного владения территорией. Население островов стоит на прежней прямолинейной позиции. Если Британия возьмет и попросту прервет переговоры, взаимоотношения с Аргентиной и ООН ухудшатся. В соответствии с пророческим высказыванием Чалфонта, ситуация грозила образованием «casus bellI». Вопрос Фолклендских островов обсуждался в кабинете министров, и — далеко не в последний раз — итоги не встречали благосклонности в Министерстве иностранных дел. В правительстве Уилсона решили, что коль скоро жители островов не желают никакой смены суверенитета, нет смысла платить высокую политическую цену за принуждение их к тому, чему они так противятся. 11 декабря 1968 г. Стьюарт категорически заявлял, что «нельзя осуществить передачу (прав суверенитета) против воли жителей островов». Вопрос остался на повестке дня в свете существования резолюции ООН, но и только. Так сказать, для ровного счета, спикер оппозиции тори, сэр Алек Даглас-Хоум, поклялся от имени тори «напрочь исключить суверенитет из повестки дня», когда его партия вернется во власть.
Подобно тому, как Коста Мендес на политическом уровне вцепился зубами в вопрос Фолклендских островов в Буэнос-Айресе, точно так же поступили со своей стороны лоббисты этой территории и их доброхоты среди парламентариев в Лондоне. Газеты вроде «Дэйли Экспресс» и «Дэйли Телеграф» готовы были встать в боевую стойку при малейшем упоминании о попытках каких бы то ни было договоров с Аргентиной. В умы господ, сидящих в парламенте на министерских скамьях, прочно впечаталось: урегулирование вопроса с Фолклендскими островами неизменно связано с «политической ценой». Размеры последней оставались неизвестными. А если проблема столь мала, отчего же платить? Не только сменявшие друг друга парламенты, но и приходящие и уходящие кабинеты выработали инстинктивную враждебность к упорному стремлению Уайтхолла продолжать переговоры, когда бы те ни появились на повестке дня.
Почему Министерство иностранных дел попросту не подняло руки? Аргентинцам можно было бы сказать, что все застопорилось, а — ООН, что переговоры увязли на почве так усиленно пропагандируемого самой этой организацией принципа самоопределения. Вместо того Министерство иностранных дел продолжало барахтаться в мутной воде. В ноябре 1969 г. к У Тану, тогдашнему генеральному секретарю ООН, отправились письма с обещаниями продолжить совещания по части коммуникаций и экономического сотрудничества. Переговоры пережили падение администрации Уилсона и приход в Министерство иностранных дел в 1970 г. сэра Алека Даглас-Хоума. По непременному условию Даглас-Хоума, упоминания о суверенитете не должны были включаться в повестку дня, а жители островов, напротив, не должны были исключаться из участия в переговорном процессе на всем его протяжении. Дабы и дальше подчеркнуть момент снижения приоритета вопроса, переговоры поручались не младшему из министров, ответственных за Латинскую Америку, Джозефу Годберу, и даже не чиновнику ведомства по Латинской Америке. В качестве эмиссара выбор пал на заместителя министра по делам «зависимых территорий», Дэйвида Скотта.
Назначение Скотта выглядело этаким ловким реверансом Уайтхолла. Бывший гражданский служащий Министерства по делам Британского содружества наций, Скотт все больше сосредоточивался на проблеме колониального статуса, а не на нуждах торговых взаимоотношений Британии с Южной Америкой. Его добродушно-фамильярные манеры обещали контрастировать с холодностью, прежде так часто сквозившей в обращении чиновников с жителями Фолклендских островов. Он также отменно владел техникой, привычной для людей с опытом работы в колониальных администрациях, — умением преподать себя симпатичным парнем на публике. Скотт являлся гражданским служащим, игравшим квазиполитическую роль. Ему предстояло не только договариваться о какой-то сделке с Буэнос-Айресом, но также и достигать ее политического одобрения в Порт-Стэнли.
Остро требовались новые решения в плане связи с островами. Ежемесячные рейсы в Монтевидео, выполнявшиеся судном Компании Фолклендских островов «Дарвин», стали резко убыточными, и в конце 1971 г. от них пришлось отказаться. Единственным альтернативным вариантом в плане регулярных коммуникаций оставался чартерный грузовой корабль «АЕБ», четыре раза в год ходивший в Тилбери с тюками шерсти и перевозивший кроме того грузы общего назначения. Расчеты счетоводов из «Пит Маруию», проверивших варианты сношений с островами по воде и по воздуху, привели к выводу о наибольшей перспективности с экономической точки зрения последнего. Дело оставалось за малым — решить, кто возьмет на себя практическую сторону.
В 1971 г. соглашение с Буэнос-Айресом в отношении линий коммуникаций стало главным моментом в британской дипломатии вокруг вопроса Фолклендских островов. В основе сделки, достигнутой между Скоттом, Маклафлином и Бельтрамино, лежала договоренность о строительстве британцами взлетно-посадочной полосы и учреждении нового судоходного маршрута к континентальным берегам Аргентины, при условии обеспечения и обслуживания полетов аргентинцами. Значительные осложнения вызвал документальный статус жителей островов при полетах в Комодоро-Ривадавия: для аргентинцев такой рейс являлся «внутренним», тогда как для британцев — международным. В конце концов сошлись на некой неопределенной «белой карте». Кроме того, аргентинцы обещали освободить жителей Фолклендских островов от налогообложения или военной службы, чего те всегда боялись со стороны Буэнос-Айреса.
Сутью соглашения являлся попросту поиск контакта. Часто декларируемый Скоттом принцип звучал так: «изнасиловать Фолкленды — нет; соблазнить их — всенепременно». Воздушное сообщение обещало населению островов доступ к школам, больницам и развлечениям на материке. Вырисовывалась перспектива развития туризма. Еще положительный момент — поставки свежего продовольствия, в особенности фруктов. У жителей Фолклендских островов появлялся шанс ощутить некую региональную тождественность — почувствовать себя живущими в этаком большом мире своего региона. В июне 1971 г. Скотт отправился в Порт-Стэнли, дабы скормить населению островов пакет выработанных предложений. Он удостоился совсем иного приема, чем Чалфонт тремя годами ранее. По радио и на встречах с жителями Скотт все время не уставал повторять, он-де «прибыл вовсе не затем, чтобы продать вас Рио-Плате». Скотг старался говорить не о суверенитете, а о повышении уровня жизни. Он оказался просто мастером достижения понимания, а его статус — все же не министр — сам по себе способствовал успокоению страстей.
Из Стэнли Скотг поспешил прямо в Буэнос-Айрес, куда он в компании свиты из жителей островов вез добрые вести о согласии. Затем последовали десять дней интенсивных заседаний, и вот 1 июля удалось подписать договор. Сильнее всего досаждало Скотту и связывало его по рукам и ногам наличие Джозефа Годбера в Лондоне, не позволявшего хоть на пядь продвинуться в направлении уступок по части суверенитета. Впоследствии Бельтрамино признался Скотту в личной беседе, что в данное время рассматривал суверенитет как нечто положенное под сукно. Скотт поделился собственным мнением — как считал он, не пройдет и двадцати пяти лет прежде, чем население островов будет жить под аргентинским флагом. Вот пример того, насколько должностные лица с той и другой стороны верили в эффективность политики «борьбы за сердца и умы».
В достижении сделки Скотт подчинялся первому правилу любых сложных переговоров. Он избегал дискуссий по самому главному вопросу и сосредоточивал усилия на установлении атмосферы доверия в менее значительных областях, где представлялось возможным добиться хоть какого-то согласия. Обе стороны понимали, что мнение жителей островов есть камень преткновения, просто не считаться с которым невозможно. Выработка доверия к соглашению в Порт-Стэнли требовала времени, такта и денег. А все эти компоненты, как показали события, оказались дефицитными товарами.
Политика, принятая на вооружение Министерством иностранных дел как до, так и после соглашения, основывалась на вере в то, что жители Фолклендских островов в конечном счете по существу вольются в преимущественно европейское сообщество материка. Например, никто не предпринимал попыток подкупить их и переселить куда-нибудь на территории Британии или Британского содружества наций. И все же едва ли материковое население так легко приняло бы «келперов». Англо-аргентинцы Буэнос-Айреса давно пустили корни среди среднего класса и прочно вошли в коммерческую жизнь столицы. Потомки шотландских и валлийских поселенцев в Патагонии вряд ли на первый взгляд отличались от жителей Фолклендских островов. И все же даже валлийцы из Пуэрто-Мадрина в полном смысле являются истинными аргентинцами, чем и гордятся. В качестве «лингва франка» для них служит испанский (или валлийский), но не английский. Тогда как жители Фолклендских островов, как гордо изрек один из них, «не имеют в себе и унции Латинской Америки».
На протяжении более чем столетия обитатели Фолклендов жили как сотрудники и издольщики Компании Фолклендских островов (КФО) плюс еще девять постоянно отсутствовавших и находящихся где-то в Британии землевладельцев. Составители доклада Шэклтона от 1976 г. (см. с. с 42–45), документа решительно оптимистично настроенного в отношении потенциала островов, тем не менее постоянно ссылаются на ощущение зависимости от трудовых ресурсов. Частный сектор на данной территории практически отсутствует. Почти все являются наемными работниками КФО или государства. По словам Шэклтона, подобное положение приводит «к дефициту уверенности и предприимчивости на уровне отдельных лиц и общества в целом, и к известной готовности мириться с ситуацией, каковая граничит с апатиией». В более позднем эссе майора Королевской морской пехоты Юэна Саутби-Тейлура (бывавшего там раньше и послужившего в ходе Фолклендской войны), куда как меньше мягкости по отношению к островитянам. Он совершенно определенно приписал проблемы развития островов низкому качеству трудовых ресурсов. По его словам, человеческий материал никуда не годился, представляя собой «сборище пьяниц, лишенных моральных устоев декадентов и ленивых отбросов жизни». По мнению этого автора, данные выводы «очевидны на всех уровнях общества при пугающе редких исключениях». Тут необходимо добавить, что, несмотря на такие нелицеприятные высказывания, Саутби-Тейлур испытывал к островитянам теплую привязанность, которая буквально сквозит со страниц его работы.
Фолклендские острова на протяжении многих лет страдали от эмиграции и избытка мужчин по отношению к женщинам. На Западном Фолкленде последний показатель превышает два к одному, или одной. Присутствие гарнизона морской пехоты, пусть и численностью всего в сорок человек, тоже не способствует выравниванию кривой, ибо парни женятся на девушках и увозят одну-две в год с собой в Англию, когда возвращаются туда, на что тоже сетуют местные. Девушки и женщины детородного возраста в общине, насчитывающей всего 1800 человек, представляют критически важный ресурс для населения. Одно из последствий такого положения — уровень разводов, который почти втрое превышает показатели по численно примерно такому же сообществу шотландских островов.
Вдобавок к этому, характер условий получения единственного предмета экспорта острова, шерсти, подталкивает поселенцев Кампа — территории за пределами Порт-Стэнли (от испанского campo [лагерь]) — держаться отдельно от остальных. Они проявляют мало готовности к взаимозависимости с общиной, живущей в основном морем. Рыбным промыслом на островах промышленно не занимаются, несмотря на отсутствие недостатка в рыбе. Сплоченность общества основывается на отношениях между семьями и соседями, а не на каких-то прочных местных институтах и культурных традициях. Община Фолклендских островов — хрупкое общество, угрожаемое любым вторжением извне или переменами, в том числе теми, каковые исходят от молодого поколения. Приезжие учителя, солдаты, ученые, правительственные чиновники — их присутствие и исходящий от них намек на лучшую жизнь где-то в других местах — все рассматривается как часть угрозы.
Словом, жителям Фолклендских островов свойственна коллективная социальная хрупкость, как и другим крохотным и изолированным сообществам повсюду в мире. Социологи отмечали это даже в урбанизированным общинах главных городских центров. И все же, в 1970-х годах население Фолклендов остро чувствовало опасность: они ощущали, что их предают — отдают на поживу врагу. Пусть численность островного населения была смехотворно мала, однако, в контексте моды на самоопределение во времена после имперской эпохи, жители получили в распоряжение эмоциональное оружие против перемен — фактически наилучшее, если сравнивать их положение с любым другим сообществом под управлением британского парламента. Приезжие учителя, солдаты, ученые, правительственные чиновники — их присутствие и исходящий от них намек на лучшую жизнь где-то в других местах — все рассматривается как часть угрозы.
Словом, жителям Фолклендских островов свойственна коллективная социальная хрупкость, как и другим крохотным и изолированным сообществам повсюду в мире. Социологи отмечали это даже в урбанизированным общинах главных городских центров. И все же, в 1970-х годах население Фолклендов остро чувствовало опасность: они ощущали, что их предают — отдают на поживу врагу. Пусть численность островного населения была смехотворно мала, однако, в контексте моды на самоопределение во времена после имперской эпохи, жители получили в распоряжение эмоциональное оружие против перемен — фактически наилучшее, если сравнивать их положение с любым другим сообществом под управлением британского парламента.
Соглашение по коммуникациям стартовало многообещающе. На месте — в особенности среди молодежи островов — возник значительный энтузиазм. Многие получили возможность подать заявление в учебные заведения на континенте и шанс стать стипендиатами. Отпускались шутки по поводу цитрусовых, гаучо и возможного пополнения рядов дамского населения за счет притока представительниц прекрасного пола с материка. В январе 1972 г. на море рядом с Порт-Стэнли приводнилась летающая лодка «Альбатрос», давая старт временному сообщению с Комодоро-Ривадавией (дважды в месяц), устанавливавшемуся на период до постройки взлетно-посадочной полосы. Круизный лайнер «Либертад» привез из Аргентины 350 туристов, которые подчистую выгребли небогатые запасы сувениров в Порт-Стэнли. Артуру Бартону пришлось сигнализировать комитету Фолклендских островов в Лондоне о необходимости расширить деятельность.
Первый «закос» сделали британцы. Какие бы там соглашения ни подписывал Скотт в Буэнос-Айресе, Министерство финансов не давало ему никаких полномочий. Отсутствовали любые намеки в отношении создания морского сообщения с аргентинским портом взамен рейсам «Дарвина», в свете чего особую значимость приобретали воздушные перелеты между Аргентиной и островами, при этом требовалось организовать на последние средства поставку авиационного топлива аргентинскими кораблями. Британские инженеры провели проверку мыса Пембрук неподалеку от Порт-Стэнли в качестве предполагаемого места строительства будущего аэропорта, что показало необходимость проведения дорогостоящих фундаментных работ, превышавших ресурсы бюджета Фолклендских островов. Министерство иностранных дел не позаботилось обеспечить необходимое финансирование со стороны Агентства по развитию заморских территорий, а потому оказалось не в состоянии выполнить британскую часть обязательств в рамках соглашения.
Аргентинцы предложили проложить временную полосу, если британцы закупят у американцев необходимую стальную сетку. Приблизительный расход операции составлял $1 миллион, который списали на оборонительные мероприятия, включавшие обмен данными с американцами по технологиям реактивных самолетов вертикального взлета и посадки. Во вторую неделю мая 1972 г. аргентинский военно-морской транспорт «Кабо Сан-Гонсало» вышел в плавание из Буэнос-Айреса, неся на борту сорок рабочих и сотрудников технического персонала, а также груз в виде 900 тонн строительных материалов и оборудования для управления воздушным движением. С пирса отправлявшемуся в плавание судну махал лично британский посол, сэр Майкл Хадоу. Местный корреспондент газеты «Файненшл Таймс» открыл свое сообщение словами: «Аргентинцы в конечном счете создали береговой плацдарм на Фолклендских островах». Затем он вкратце перечислил загруженное на борт корабля имущество и процитировал комментарий местного журнала: «Каждый предмет по-своему означает ратификацию суверенитета Аргентины».
Уайтхоллу пришлось пережить целую серию межведомственных столкновений. После сооружения временной взлетно-посадочной полосы, в Агентстве по развитию заморских территорий, видя в ней такого ненасытного пожирателя бюджета, стали рассуждать, а есть ли вообще основания для строительства постоянного аэропорта? Почему бы не подождать и не посмотреть, много ли работы окажется у аргентинских «Френдшипов», и какая это будет работа? А вдруг более длинная полоса облегчит потенциальное вторжение аргентинских войск? Ну а если все же строить, то как? По внутренним стандартам или по международным, для приема реактивных самолетов? Может быть, для полетов над Южным полюсом в Новую Зеландию? В конечном счете проект одобрили, разрешили выдать подряд, но только на короткую полосу. Обещание нового морского маршрута для связи с материком растворилось без следа. В Буэнос-Айресе все происходившее отметили в нюансах, сделав как правильные, так и неправильные выводы. Желание Британии придерживаться Соглашения по коммуникациям, а соответственно и договоренностей по будущему Фолклендских островов, явно не заслуживало определения «искреннее».