— Нет… нет! — воскликнул в муке студент. — Ты не могла этого сделать! — Он встал и отвернулся. Это стоило ему усилий больших, чем он мог ожидать найти в себе. Казалось, что страдание чересчур сильно, чересчур сверхчеловечна беда, чтобы сопровождаться выражением обычных чувств. Он смертельно побледнел… но его взгляд оставался тверд, и дрожи не было и в помине.
— Феофан, — спросила возлюбленная, — что тебя беспокоит? И почему то, что я рассказала, так страшно на тебя подействовало? Я…
— Ничего… ничего, моя дорогая Фирза. Я вернусь через минуту и скажу тебе, почему я показался таким взволнованным. Я не совсем в себе… я скоро вернусь. Я лишь прогуляюсь по переулку и подышу свежим ветерком, дующим с реки.
Он оставил ее и вышел в сад. «Я не мог, — произнес он про себя, сказать ей, что она убита… и к тому же мной!»
Он продолжал быстро идти без всякой цели, едва зная, куда направляет свои стопы. Он прошел по дороге, ведущей от дома Ангерштелля в том глубоком отчаянии, которое порой обманывает нас внешним спокойствием. У него не было четкого представления о беде, которую он принес Фирзе, — будто он почти забыл об этом. Его неотвязно преследовало смутное восприятие смерти, связанное неким невразумительным образом с ним самим. Забытье, в котором он пребывал, было так сильно, что к нему пришлось обратиться дважды, прежде чем он расслышал вопрос.
— СКОЛЬКО СЕЙЧАС ВРЕМЕНИ?
Феофан оглянулся и встретился с таящим в себе страшный смех взглядом дарителя роковых часов. Студент собрался было заговорить, но старик опередил его:
— У меня нет времени слушать ваши жалобы: вы знаете, что вы навлекли на себя. Если вы хотите избежать несчастья и спасти Фирзу, я скажу вам, как это сделать.
Он что-то зашептал студенту на ухо. Последний в миг побледнел, но тут же пришел в себя.
— Она будет в безопасности, — спросил он, — если я приму ваши условия? Теперь уж никаких увиливаний — я узнал, с кем имею дело.
— Соглашайтесь с тем, что я сказал, и приносите часы сюда в течение получаса; тогда она будет освобождена от своей судьбы. Она будет ваша, и…
— Не обещайте больше ничего или давайте обещания тем, кто их ценит. Поклянитесь, что она будет в безопасности! Я не прошу о большем… не желаю на свете ничего большего.
— Поклянитесь! — повторил старик. — Но чем ПОКЛЯHУСЬ, позвольте вас спросить? Но я обещаю… уходите и принесите часы — помните, полчаса. Так послушайте! Вы принимаете мои условия?
— ДА!
Сказав это, Феофан помчался обратно в дом, не обращая внимания на громкий смех, который, похоже, преследовал его. Он зашел дальше, чем думал: и хотя он проворно перепрыгивал через все препятствия на своем пути, треть отведенного времени прошла, пока он добрался до комнаты, где оставил свою возлюбленную.
КОМНАТА БЫЛА ПУСТА.
— Фирза! Фирза! — закричал студент. — Часы! Часы! Ради Бога, часы!
Ему ответило лишь отраженное от стен эхо его голоса.
Затем он ринулся по комнатам в состоянии, близком к отчаянию, потом спустился в сад. У него в ушах звучал звон фамильных часов, мимо которых он пробегал, и он вздрогнул. В конце центральной дорожки он увидел Фирзу.
— Часы! Часы! Если ты ценишь свою жизнь и мою… но спеши, спеши… ни слова… СЕКУНДНОЕ ПРОМЕДЛЕНИЕ ОЗНАЧАЕТ СМЕРТЬ!
Фирза молча бросилась в дом, сопровождаемая Феофаном.
— Они исчезли, — сказала она. — Я оставила их здесь, а…