— Деревня, говоришь? Это точно... А ведь без деревни в России не победишь. Ленин правильно пишет: судьбу революции решит поведение «серых»... Солдат сейчас колеблется, это все видели...
— Надо сделать еще шаг друг к другу,— перебил его Шляпников.— И этот шаг можем и должны сделать только мы, рабочие. Все внимание сейчас — на казармы. Присоединятся — победим. Это и будет союз рабочего класса и крестьянства.
— Только не надо так,— продолжал стоять на своем Чугурин,— или — или. Надо и оружие рабочим дать, пустим против полиции, и к солдатам идти.
— Ну, хорошо, а что дальше? — внезапно спросил Каюров, любивший всегда углублять и уточнять любой вопрос.— Скинем царя, а дальше что? Со вчерашнего дня у нас в районе выбирают Советы, как в пятом году. Мы поддержали...
— Подожди, подожди,— сказал Шляпников,— рано об этом.
— Что ж рано? — упрямо стоял на своем Каюров.— Ленин сколько раз писал нам: Советы — органы восстания... И надо манифест от ЦК выпускать...
— Рано об этом думать,— еще раз прервал его Шляпников.— Сейчас вся наша сила в заводских партийных ячейках. Мы руководим движением через них. А Совет — беспартийная организация, туда все полезут. Отдавать руководство движением непартийному центру? Зачем? И давай не забивать голову лишними проблемами. Медведя не убили — рано шкуру кроить. Сейчас все силы на одно — завтрашний день. А там посмотрим...
Когда стали расходиться, Озол, уже не возражавший против нашего решения, расчувствовался: «На смерть идем!» — и поцеловал каждого из нас. Иудин поцелуй! Потом, числа 2—3 марта, когда мне сообщили, что «Черномор» — Озол — провокатор, я воскликнул: «Я так и знал!» Хотя этого я, к сожалению, все же не знал, но что-то чуял...
НАРЧУК. Мы сразу же отправились к казармам Московского полка. Узнали, что солдаты в бане. Пошли туда. Через знакомого банщика прошли прямо в парное отделение. Каково было удивление солдат, когда среди воды, пара и голых тел они вдруг увидели одетых людей. Когда мы объяснили, что пришли от рабочих, солдаты сразу же сгрудились вокруг нас. Мы сказали, что у нас не было возможности встретиться с ними в другом месте и пришлось прибегнуть к такому способу... Рассказали о наших требованиях, о том, что завтра собираемся опять идти на Невский. Поставили в упор вопрос: будут ли они стрелять? Солдаты сказали, что они не душегубы.
Петр Макаров, механик бронедивизиона. Других сведений нет.
МАКАРОВ. Поздно вечером в казарму вернулся Елин. Пришел расстроенный. Он был на каком-то совещании большевиков, и ему здорово попало... А беда с ним приключилась такая: днем вывел броневик на Невский, думал помочь рабочим. А запасных стволов и патронов к пулеметам у него не было... Стрелять в полицию не смог. Так и громыхал по улицам взад-вперед без толку. Только рабочих попугал — они подумали, что он в них стрелять будет... Панику навел... Там у большевиков его строго предупредили, чтобы завтра такое не повторилось... Елин взял меня с собой в гараж, и всю ночь мы рисовали краской на броневике буквы «РСДРП».
Павел Пышкин, 23 года, вольноопределяющийся 1-й роты лейб-гвардии Волынского полка, через два месяца вступит в РСДРП(б), через четыре месяца погибнет во время июньской демонстрации в Петрограде.
ПЫШКИН. Не могу судить о том, были у нас в полку большевики или нет. Я лично их не знал. А вот что встречались мы с большевиками — это я подтвердить могу... На углу Госпитальной улицы и Греческого проспекта была оружейная мастерская, где работали нестроевые преображенцы и путиловцы. Я с товарищами из нашей роты ходил туда к солдату-преображенцу Падерину. Вот он-то и был большевик, причем еще с довоенных лет... Поздно вечером 26-го мы встретились в этой мастерской с ним и еще одним товарищем — теперь я знаю его фамилию — Шутко. Расспросив о настроениях в полку, они стали агитировать нас выступить на стороне рабочих. Помню, я засомневался:
— Боюсь, на бунт наши гвардейцы не решатся...
— Вопрос не о бунте стоит,— ответил Шутко и достал из кармана какую-то газету.— Почитай, как Ленин пишет: надо не лавчонки громить, а направить ненависть на правительство, устроить всеобщую стачку, демонстрацию посерьезней, привлечь часть войска, желающего мира...
Тогда же я получил от него листовку РСДРП «Братья солдаты!». Она, видно, совсем свежая была — краской пахла... Не хочу сказать, что эта встреча и эта листовка, которую я принес в казарму, и привели к последующим событиям... Конечно, нет. Главным было то, что видели в эти дни наши волынцы на улицах... У самого темного солдата и то должна была совесть проснуться.
ПАЖИТНЫХ. В темном, отдаленном уголке казармы собрались восемнадцать человек — более активных рядовых, несколько взводных и отделенных командиров из нижних чинов... Обсудили положение, и все восемнадцать бесповоротно решили: завтра повернем все по-своему! Наметили программу действий: команду построить не в 7 час. утра, как приказал штабс-капитан Лашкевич, а в 6 часов, за это время привлечь на свою сторону всю команду... Уже забрезжил рассвет, когда все восемнадцать тихо, в несколько минут разошлись по местам.
27 февраля в 6 часов утра команда в 350 человек уже была построена. Выступил унтер-офицер Кирпичников, обрисовал общее положение и разъяснил, как нужно поступать и что делать. Агитации почти не потребовалось. Распропагандированные солдаты как будто только и ждали этого. Все изъявили свое твердое согласие поддержать рабочих.
— Смерть так смерть,— говорили они,— но в своих стрелять не будем...
В это время в коридоре послышалось бряцание шпор. Команда насторожилась и на минуту замерла. Вошел прапорщик Колоколов, бывший студент, недавно прибывший в полк. На его приветствие команда ответила обычным порядком. Вслед за тем вошел командир Лашкевич. Все насторожились. Воцарилась тишина. На приветствие: «Здоровы, братцы!» — грянуло «ура», так мы раньше договорились. Когда затихло «ура», Лашкевич как будто что почуял, но повторяет еще раз приветствие. И опять снова раздается могучее и грозное «ура».
Лашкевич обращается к унтер-офицеру Маркову и гневно спрашивает, что это означает. Марков, подбросив винтовку на руку, твердо отвечает: «Ура» — это сигнал к неподчинению вашим приказаниям!
Застучали приклады об асфальтовый пол казармы, затрещали затворы.