Голицын. Завтра же я введу в действие государев указ о роспуске Думы.
Беляев. Необходимо оповестить рабочих, что, если они не прекратят беспорядки, все подлежащие призыву и пользующиеся отсрочками будут немедленно мобилизованы и отправлены на фронт.
Хабалов. Если всех на фронт — кто снаряды делать будет? Сами, что ли?
Глобачев. Заводы сейчас все равно не работают, их превратили в революционные клубы. Надо закрыть их дня на три. Это лишит массу информационных центров, где опытные ораторы электризуют толпу и дают всем выступлениям согласованность и организацию.
Протопопов. Какой партийный состав главарей бунта?
Глобачев. Преобладают рабочие, уже привлекавшиеся к дознанию,— а это и большевики, и меньшевики, и социалисты-революционеры и ещё черт знает кто.
Голицын. До меня дошли слухи, что казаки вели себя сегодня не лучшим образом. Полагаю необходимым вызвать в столицу запасные кавалерийские части.
Протопопов. Да, господа, давно уже мы не работали столь согласованно и продуктивно. Господин Глобачев, аресты по намеченным спискам начать немедленно. Кстати, господа, сегодня весь Петроград собирается в Александрийском театре. Бенефис Юрьева. «Маскарад» Лермонтова в постановке Мейерхольда. Будут подношения от государя и вдовствующей императрицы. Полагаю, было бы полезным, если кто-то из нас...
Беляев. Я буду.
Протопопов. Это хорошо. Пусть видят, что мы на посту, что мы спокойны. Ну что ж, господь не даст погибнуть правому делу. Молитесь и надейтесь на победу. С нами бог.
Николай Платонович Карабчевский, 66 лет, известный либеральный адвокат, после Октября эмигрировал, умер в Италии.
КАРАБЧЕВСКИЙ. Когда революционный эксцесс извергается, как лава из кратера огнедышащей горы, предостерегающие явления, естественна, предшествуют. У нас еще накануне «великой революции», то есть глубочайшего переворота для всей России, явных предзнаменований того, что должно было случиться, для не посвященного в подпольную работу еще не обнаруживалось. Широкая публика ничего не подозревала.
25 февраля состоялся много раз откладываемый по случаю запоздания в изготовлении художником Головиным декораций юбилейный бенефис драматического артиста Ю. М. Юрьева. Зал был переполнен избранной публикой.
Лермонтовский «Маскарад», обставленный с небывалою даже для императорского театра роскошью, в мейерхольдовской постановке переносил зрителей в область, чуждую треволнениям дня, чуждую политике, всецело погружая душу в круг личных, интимных страстей и переживаний. Отдыхали глаза, наслаждался слух чудным лермонтовским стихом, и уличная сутолока еще не ворвалась в театральный зал...
На сцене пели панихиду по отравленной Арбениным Нине. Под жуткое символическое пение по сцене шла белая фигура смерти. После этого дали антракт, чтобы чествовать бенефицианта. Неподалеку от меня сидели театральные рецензенты. Старейший из них — «Гомоновус» — Кугель, редактор журнала «Театр и искусство», сказал:
— Пробираясь в Александринку, я насчитал семьдесят двух городовых. Богата Россия на полицию.
— Типун вам на язык,— буркнул его сосед, журналист из «Нового времени».— Не было бы городовых, не было бы и спектакля. Как вам понравилась панихида?
— Как бы эта панихида не оказалась пророческой,— проворчал Кугель.
Вспыхнули аплодисменты. В правительственную ложу, где сидел градоначальник Балк, вошел военный министр Беляев, прямой, желтый, в мундире без орденов. Он не смотрел на сцену, она его меньше всего интересовала; он явился в театр, полагая, что его присутствие произведет на всех бодрое впечатление. Он стоял у бархатного барьера ложи, как бы позируя. В этот момент многие, смотревшие на него, невольно вспомнили кличку, данную ему в военных кругах,— «мертвая голова»,— настолько желто и безжизненно его лицо.
Чествование бенефицианта началось при открытом занавесе. Режиссер подал ему первым «подарок от государя императора» — золотой портсигар с бриллиантовым вензелем, вторым — подарок от «вдовствующей императрицы Марии Федоровны». Оба эти подношения удостоились бурных оваций, одинаково демонстративных и по адресу бенефицианта, и по адресу царственного внимания к русскому заслуженному артисту. Отмечали только пренебрежение, которым Юрьев встретил оба подношения,— он не сказал даже слова благодарности, и тот факт, что государыня Александра Федоровна, никогда не посещавшая русский драматический театр и вообще редко показывающаяся публично, ничем не откликнулась.
К Кюба ужинать после спектакля, как бывало раньше, не поехали. Страх уже обвеял всех выходивших из театра. Обратный путь к дому совершили благополучно, заметили только, что Морская и Невский проспект необычно пустынны. В такой час они обыкновенно еще кишели народом.
В Петрограде минус 6 градусов по Цельсию. День солнечный. По случаю воскресного дня промышленные заведения не работают.