Провалились. Поехали.
Он улетел к «Покровителю» в тот же день. Помчался на «Мурене» вдогонку за строительной группой. Кинг разберется с бортовым компьютером. Джокер найдет безопасное место в горах. Лонг и Петля… ну, они могут быть в двух местах одновременно.
А двумя днями спустя, когда паутина уже была на треть смонтирована на покатой, резной макушке двигателя, перед глазами полыхнуло вдруг пламенем.
Солнце стояло в зените. Металлическая поверхность отбрасывала слепящие блики. Зверь потер глаза – слишком яркий свет иногда играет дурные шутки. И как-то сразу солнце оказалось гораздо ниже, И Пендель встряхивал за плечи:
– Азаматка, Азаматка, да что с тобой?! Да проснись же, скотина!
– Что это было? – поинтересовался Зверь, с изумлением чувствуя, как начинает болеть голова. Не потому, что добрый христианский священник проломил череп монтировкой, а сама по себе. Просто так. Этого быть не могло. Но ведь было же.
Пендель говорил, говорил, то забывая материться, то, наоборот, упуская все слова, кроме отборного мата. Зверь не слушал его. Все, что скажет Пендель, совершенно не важно. Значение имели только его собственные ощущения А еще дикий, совершенно дикий страх «Мурены».
Неживое, в отличие от нас, всегда знает о своем состоянии Если оно болеет, оно понимает, что болеет. И если оно здорово, оно знает, что здорово, А я умею понимать неживое.
Все так. Он не сказал тогда Готу, что понимание взаимно. А неживое всегда знает…
С позиций здравого смысла ничего страшного не случилось. Работу здесь Пендель сможет закончить и самостоятельно. Благо инструкции он получил самые подробные, да и голова у Пендельки работает как надо. Пугает разве что неясность. Посмертные дары, чужие жизни, которых должно было остаться в избытке, куда они делись? Ведь не мог же он, в самом деле, израсходовать все. Магистра вон в куски разорвало, люстрой сверху накрыло, и ничего – выжил. Хоть и ненадолго. А тут и вовсе ерунда.
– Тебе в лагерь надо, – Пендель помог подняться на ноги. – Башка отвезет
– Да иди ты! – Зверь поморщился, глянул на «Мурену». – До лагеря я и сам доберусь.
Второй раз пламя вспыхнуло, когда он садился в пилотское кресло. Но этот удар они с «Муреной» приняли на двоих. И огонь отступил. На время, Зверь многое бы дал за то, чтобы узнать, сколько же времени у него осталось.
Бегство от огня. Вечное бегство. Сколько еще получится убегать?
Два часа от кратера до плато он протянул исключительно за счет «Мурены». Ее сил хватало на то, чтобы поддерживать своего пилота. Пламя гудело где-то далеко и не могло приблизиться. Пока.
Убить бы кого-нибудь. Забрать жизнь. Спасти себя. Это самый простой выход сейчас – убийство. Но ведь не хватит сил остановиться. Стоит начать, и одним трупом дело не ограничится. Придется забирать минимум три жизни, одну – чтобы спастись, и две – про запас. А это нерационально. Бессмысленно спасать четыре жизни, чтобы забрать потом три. Или больше? Возможно, что больше, если не получится убить незаметно, если остальные попытаются остановить.
Самый простой выход не всегда самый правильный.
'Сейчас нужно добраться до дома. До того места, которое стало домом здесь. Там будет легче. Забраться в берлогу, залечь, спрятаться. От всех. Один на один с пламенем, и стены вокруг, не способные защитить, но дающие поддержку. Крохотную. Однако это лучше, чем ничего.
Если приходится выбирать между смертью и победой, нужно побеждать, не выбирая. Может, получится? Должно получиться. Нельзя же, в самом деле, взять и подохнуть из-за собственной глупости.
Сколько времени осталось? Два, от силы три дня, сказал Гот. Столько было у Костыля. У остальных – если и больше, то ненамного. Что ж, возьмем пять суток для верности.