— Почти десять, — Лавиния взяла его за руку и встретилась с ним глазами. — Дети уже ушли в школу, мы одни. Рассказывай, что вчера случилось.
Синтр никогда не понимал, как его жене удается говорить одновременно и с просительной, и с требовательной интонацией. Но одно он за годы семейной жизни усвоил точно: если Лавиния заговорила таким тоном, не подчиниться ей он не сможет. И теперь он мог лишь радоваться, что когда-то она тоже изучала алхимию и до рождения детей работала с ним в одной лаборатории — и поэтому ему не составило никакого труда объяснить ей, какое зелье они готовили накануне и к чему должно было привести его бурное выкипание. А Лавиния обошлась без долгих расспросов, уточнений и заранее обреченных на провал попыток «что-нибудь придумать».
— Неужели совсем ничего нельзя сделать? — только и спросила она, когда Синтр закончил свой рассказ. Он молча покачал головой, и она, протянув к нему руки, с силой прижала его к себе. Алхимик уткнулся лицом ей в плечо, и почувствовал, как она мелко дрожит — и, одновременно, понял, что такая же дрожь бьет его самого.
Несколько минут спустя Синтр все так же лежал в кровати, закрыв глаза и держа Лавинию за руку, а она гладила его свободной рукой по лицу. Он знал, что будет так лежать и дальше, все оставшееся ему время, а она не отойдет от него ни на шаг и будет так же гладить его, пока все не закончится, а может быть, даже дольше. И уже не жалел, что не успел уйти из дома. Дети его не увидят, они вернутся из школы, когда все уже будет кончено. А Лавиния, по крайней мере, не будет винить себя за то, что, когда он умирал, ее не было рядом — она будет уверена, что сделала для него все, что могла. А значит, и он до самого последнего мгновения будет знать, что все сделал правильно.
Где-то невообразимо далеко, за ведущей в коридор дверью, вдруг звонко и настойчиво задребезжал колокольчик. Синтр и Лавиния вздрогнули.
— Не ходи, — по-прежнему не открывая глаз, попросил алхимик. — Нас нет дома.
Но Лавиния уже встала с кровати, в последний раз погладив его по руке:
— Я боюсь, это что-то с детьми… Так громко звонят!
Она неслышными шагами подбежала к двери, выскочила в коридор и принялась торопливо открывать замок. Синтр, которому тоже передалось ее беспокойство о двойняшках, бросился вслед за ней, попутно еще раз удивившись, что по-прежнему не испытывает никаких неприятных ощущений, кроме, разве что небольшой слабости. Но тут Лавиния, наконец, отперла дверь, и в коридор, едва не сбив ее с ног, ввалилась запыхавшаяся Андра — старшая помощница главы Академии.
— Он дома? — спросила она, не заметив в полутемном коридоре Синтра. — Он… жив?
— Пока, — Синтр с каменным лицом шагнул к неожиданной гостье, с которой на пол летели таящие в воздухе белые хлопья снега. — Зачем вы пришли, если и так уже все знаете?
— Синтр!.. — Андра охнула и в первый момент отшатнулась назад, а потом, наоборот, метнулась к алхимику и заговорила так быстро, что он не сразу понял, о чем идет речь. — Синтр, вы же варили зелье в новых котлах, в медных, а до этого всегда стальными пользовались! Почему же вы не проверили, как оно взаимодействует с этим металлом?! Оно потому у вас и закипело, что была реакция, и почти все компоненты нейтрализовались! Ну почему Хэлл так поспешил, зачем он вообще сказал вам правду?! Синтр, вы меня слышите — вы не отравились, мы сегодня с самого утра все проверяли, как только записку Хэлла нашли… Синтр..!
Синтр прекрасно слышал Андру, но сейчас ему было не до нее — побелевшая Лавиния медленно сползала по стене на пол, и его главной задачей было теперь поддержать ее и не дать ей упасть.
«Она шла в никуда, и не имело значения все, что происходило рядом. Ни шум пролетавших мимо машин, ни люди, иногда задевавшие её своими неуклюжими телами, ничто не могло привести её в чувства. Мысли в голове путались, она не понимала даже зачем она идет, для чего делает над собой усилия и передвигает ноги. Все это не имело больше никакого значения.
Её мир рухнул. Какая-то деталь её конструкции потерялась, и весь выстроенный за долгие годы мир, испарился в одно мгновенье. Сидеть рядом с обломками было выше её сил, наверное, именно поэтому она бросила все и всех, и теперь шла в никуда. Слезы катились по её щекам, и на морозном воздухе обжигали кожу.
Сколько она так бродила она не знала, но появившаяся боль в ногах означала, что уже очень давно. Она остановилась, и наконец-то посмотрела вокруг себя. На улице было уже совсем темно и немноголюдно. Всего несколько прохожих попали в поле её зрения. Она поняла, что стоит на мосту, внизу текла еще не успевшая замерзнуть Нева. Ей почему-то вспомнились слова из песни, про девочку которая хотела счастья. Она даже усмехнулась, насколько это парадоксально было в её ситуации.
Она склонилась над периллами, и попыталась найти хотя бы одну из «тысячи причин», способную удержать её здесь. Подумав с пол минуты, поняла, что таких причин нет, и закрыв глаза она уже представила, как летит вниз, как вдруг, кто-то сильным рывком оттащил её от края и с такой силой прижал к себе, что она даже не сразу поняла, что произошло. А осознав, попыталась вырваться, но этот кто-то так сильно держал её, что, как говорят сопротивление было бесполезно. Она вдруг поняла, что у неё не осталось больше сил, ни на что, ни на то чтобы вырваться из этих стальных объятий, ни на то что бы даже что-то сказать. Да она просто уже не могла стоять, её ноги стали подкашиваться, и они вместе рухнули на колени посреди моста.
И вот тут на неё с новой силой накатила вся та боль и отчаянье, от которых она хотела убежать, она больше не смогла сдерживаться и разрыдалась прямо на груди у незнакомца.
Они простояли так некоторое время, пока её истерика немного не успокоилась. И наконец незнакомец заговорил:
— Вы в порядке? — спросил он.
— Да-да я в порядке… — совсем неуверенно ответила она.
— Хотите я подвезу вас до дома, у меня машина.