— Но откуда в ваших рисунках такая достоверность? Такое точное ощущение эпохи?
У Авилова мелькнула догадка., и он осторожно спросил:
— А что вы видели?
— Видел я интересное… Объемы дворца… Но это же иллюзия, — закончил он.
Эти слова словно подхлестнули Авилова, и он пустился в многословные объяснения, что в искусстве (а архитектура это и искусство и наука) возможны озарения, которые сродни непознанным сторонам человеческого духа.
— Эффект стереоскопичности есть, но… это иллюзия, — признался Леонид Христофорович, а потом, глядя на растерянного друга, добавил: — Просто мы с вами устали… Вы уже третий год не отдыхаете, и вот…
— Желаемое принимаем за действительность?… — Вадим Сергеевич говорил с раздражением: — Но я ведь действительно вижу! Или это свойство только моих глаз, или… я сошел с ума?
— И я вижу, — согласился Мавродин, — но не верю…
— У нас начались галлюцинации? Да? Это же чушь?… Уже несколько дней я работаю с казуалью. И акварель и гравюра с помощью казхали стали трехмерными? Вы согласны?
— Это иллюзия! С вами спорить не буду. Если… подобное вам помогает в работе — пожалуйста. Но в качестве аргумента, доказательств это никому приводить нельзя.
— Я не боюсь иронии! — выпалил Авилов.
— Вы же не хотите выглядеть смешным экстрасенсом.
— А может быть, линзы обладают голографическим эффектом? — распалялся Авилов. — И при чем здесь экстрасенс?!
— Для того чтобы с помощью ну пусть этих линз получить голографический эффект, нужно, чтобы и рисунок был сделан также с помощью голографической техники… В ней заложена объемность, — терпеливо объяснил Мавродин.
— Видимо, да, — Авилова убедили эти сведения. — Но если вы соглашаетесь с тем, что некий, пусть с вашей точки зрения, стереоэффект возникает, то, может быть, для другого он возникает в большей степени?… А-а?
Мавродин умолк. Он явно не мог принимать всерьез доводы Авилова, его беспокоило другое — нервное состояние друга, которого можно разубедить лишь вескими аргументами, и Мавродин предложил:
— Минутку. Я вспомнил. Давайте посмотрим в энциклопедии. — Мавродин быстро поднялся и, найдя лесенку, приставил ее к полкам, где стояли фолианты БСЭ, нашел нужный том, полистал его и прочел: — «Стереоскоп… оптический прибор для рассматривания снимков… с объемным их восприятием. Снимки должны быть получены с двух точек и попарно перекрываться между собой, что обеспечивает передачу объектов в соответствии с тем., как их раздельно видит правый и левый глаз человека». — Мавродин с шумом захлопнул том, давая понять, что дальнейшие объяснения уже ни к чему.
Авилов присел на подлокотник кресла, скрестил руки; вся его поза выражала несогласие с подобными аргументами коллеги. Он уже привык к тому, что главный инженер, с которым Вадим Сергеевич разработал и осуществил за десятилетия не один проект реставрации памятников зодчества, был человеком трезвым, с четким инженерным мышлением. Хотя Мавродин столько лет работал бок о бок с людьми искусства, но редко поддавался чувству восторга, какое вызывает великое произведение. Он мог восхищаться оригинальностью, смелостью, необычностью инженерных решений, открытий, но главным для Мавродина оставалась рациональная сущность, элементарная подлинность сделанного. И тем не менее Авилову всегда было интересно беседовать с Леонидом Христофоровичем, ибо его рационализм обострял мысли и чувства, побуждал к поискам, но чаще всего помогал познать реальность, истину.
— Я слышал, один наш именитый писатель, — начал Авилов, — считает: эмоции всех людей не исчезают бесследно, даже когда они иссякают и человек успокаивается… Все вместе эмоции людей образуют как бы огромное биополе планеты… Как вы его объясните или опровергнете?
Мавродин поднял голову и стал слушать внимательно, хоти еще и не понимая, к чему конкретному может привести подобный новый виток рассуждений Вадима Сергеевича.
— И еще, — продолжал Авилов, — не помню уже кто написал. Вещь считается фантастической, но сейчас, после того, что помогла мне увидеть казуаль, я верю и в подобную гипотезу.
— О чем вы, Вадим Сергеевич? Простите, не понял. Какое все это имеет отношение к тому, что нам нужно просто… построить вновь дворец.