— Санджи, — мать посмотрела на меня. — Ты — моя радость, моя опора. Ты для меня самый любимый ребенок. Никого я не буду любить так, как тебя. Ты — мое сердце.
Неудобно было слушать такое. Я тоже опустил глаза.
— Манджи, — мать взяла его на руки, и он засмеялся. — Ты моя надежда. Мое будущее, мое грядущее. Ты — моя душа.
Она вздохнула.
— Не могу я никого из вас выбрать.
«Как жаль, что кусочки такие мелкие, — думал я. — Матери не пришлось бы выбирать, будь мяса побольше».
Мне было ужасно жалко ее. И Салакина жалко, а больше всего мне было жалко Элистину.
И я принял решение.
Мне оно далось без труда — я был молод, глуп… Возраст, что тут и говорить.
— Не нужно мне мясо, — буркнул я.
— Но… — мать растерялась.
— Не нужно, и все тут.
— И мне не нужно! — сказала Цагана. — Пусть лучше Манджи…
— Не нужно! — в восторге закричал Манджи. — Не нужно, не нужно, не нужно!
Конечно, он просто повторял за нами. Но у матери слезы побежали по щекам.
— Я… — начала она, и не смогла дальше говорить.
А потом она ушла и вернулась уже без мяса и заметно помрачневшая.
— Я отдала его Элистине. А она не только не поблагодарила меня, да еще и гадостей наговорила, — буркнула мать обиженно. — Странные бывает люди.
Мы дружно рассмеялись.
Мать приготовила чай, мы поели лепешек и холодного мяса и легли спать. Через неплотно прилегающий полог в кибитку проникали насекомые, монотонно жужжа. Цагана быстро заснула, свернувшись калачиком. Манджи всё перебирал бараньи позвонки; затем, громко зевнув, заснул и он. Заснула и вся стень. Заснул и я.
…Проснулся я от того, что мать прижала меня к себе и крепко-крепко обняла.
— Мам?.. — сонно пробормотал я.