Было рассчитано, что на отметке половины пути задние светодвигатели прекратят работу, а подобные двигатели впереди начнут медленное реверсирование процесса.
Прошел еще один час. Также ничего.
Кэкстон ужасно разволновался, когда до него дошла потрясающая мысль: «Черт бы их побрал! Голову даю на отсечение, они ожидали этого… Голову даю… Управление отключено, так что никто не может повернуть корабль».
Ему в голову пришла запоздалая мысль, что если предчувствие его не обманывало, здесь для этого должна быть письменная информация в бортовом журнале. Через минуту у него в руках уже был открытый журнал и он, побледневший, смотрел на четкий, почти каллиграфически красивый почерк Пелхама.
Все, чего он боялся, было здесь, черным по белому.
Он прочел:
«Дорогой Питер.
Конечно, мы надеялись и надеемся, что сейчас, читая это письмо, вы находитесь в хорошем настроении, стремитесь к великим приключениям, ожидающим нас впереди. Однако на всякий случай, если вас охватила некоторая паника — согласитесь, это будет совершенно подходящий момент для приступа настоящей агорафобии (страха большого пространства) — и на всякий случай, если такое произошло, Джим, Нед и я согласились, что нам придется защитить себя от чьей-либо попытки вернуться на Землю во время первой половины путешествия. Так что, Питер, я должен сказать вам, что скрытый компьютер — прочно приваренный под полом — запрограммирован на исправление любого изменения маршрута. Мы считаем, что через двести пятьдесят лет, чтобы вернуться, потребуется столько же времени, как и для продвижения вперед, и поэтому нам придется вернуться к ручному управлению.
Пока до свидания, мой друг. Как вы знаете, я дал препарат вам, затем Джеймсу, затем Неду и наконец я сам сейчас приму его. Так что я пишу это в мире космоса, где я так же одинок, как и вы в своем мире. Вы трое крепко спите, и сейчас я присоединюсь к вам.
Аu revoir и с любовью.
Артур».
Кэкстон перечитал послание, и его первой реакцией было саркастическое неприятие выражения привязанности, которым оно заканчивалось. «С любовью», черт!
«Ах, ты… — выругал он Пелхама. — Ты погубил мою жизнь…» — без такой любви он мог обойтись, спасибо.
Мрачная ирония прошла.
Вдруг его осенила страшная мысль, понимание того, что теперь ему придется идти вперед с первоначальной целью путешествия. Кэкстон почувствовал ужасную слабость и потом — да вот так — сильное беспокойство. До него дошло, с некоторым угрызением, что он тратил драгоценный кислород так, словно он не понадобится позже.
Он слабо поднялся на ноги… «Назад, спать!» — приказал он себе. Он тупо направился к своей комнате. И уже сидел на кровати, когда вспомнил про остальных.
Медленно поднялся опять, сознавая, что должен выполнить свою обязанность. Проверить их. Сделать запись в судовом журнале. Скрыть то, что он пытался сделать. Защититься.
Посмотреть по очереди, подумал он. Первый — Пелхам.
Когда он открыл герметическую дверь комнаты Пелхама, в ноздри ударил тошнотворный запах разложившейся плоти. Задохнувшись, он захлопнул дверь и, вздрогнув, застыл в узком проходе.
Через минуту все равно ничего не было, кроме действительности.
Пелхам был мертв.
Теперь он был обречен на пятисотлетнее путешествие в космосе. А поразивший его страх оставил ужасную мысль, что ему придется совершать это путешествие в одиночку.
Потом он обнаружил, что бежит. Он распахнул дверь Ренфрю, затем Блейка. Чистый приятный запах их комнат, вид их молчаливых тел на кровати вернули Кэкстону рассудок.
В этот момент он испытал прилив чувства, совершенно неизвестного ему раньше. В его взрослой жизни он не знал этого: печали. Невероятно, щеки его были мокрыми.
«Черт возьми, — подумал он. — Я плачу».