— Наверное, на этой, как ее… Такая, с этакой косой с голубым бантом?
Павел Иванович вспоминает фамилию гимназистки.
— На Маевской?..
— На Маевской, Павел Иванович.
— A-у…. довольны?
— Доволен…
— Есть дети?
— Трое, Павел Иванович.
— A-у…. трое… Шалуны?
— Бойкие мальчики…
И у Цветкова с Павлом Ивановичем начинается длинный разговор о гимназии, о мадам Цветковой. И Павел Иванович всякий раз, когда Цветков вспоминает жену, гнусит:
— A-у… Это та с косой и голубым бантом?
Когда была бомбардировка, и Цветкову весь день приходилось проводить около орудий, обед ему носили туда же на батарею.
Приносил обед обыкновенно денщик Цветкова, не высокого роста, в вечно засаленном вытершемся мундирчике, в вечно грязном, точно он только и знал, что ставил самовары или закрывал и открывал вьюшки в печах, худощавый, вертлявый солдатик, поляк по происхождению, Венцеслав Забужский.
От копоти, от угольной пыли или еще от чего у Забужского даже лицо постоянно было серое, как у железнодорожного смазчика или кочегара. Словно он никогда не умывался.
Наскоро закусывая, Цветков непременно справлялся о Павле Ивановиче.
— Забужский!
— Я-с.
— Все у нас благополучно?
— Так точно, ваше благородие.
— А Павел Иванович?..
— Ходят-с.