- Отчаянный, - как эхо отзывается Катька. - Самый что ни на есть отчаянный во всей деревне.
- Ты с ним, верно, дружишь? - с завистью спрашиваю я.
Катька отворачивается к окну, и я вижу, как даже сквозь размазанную сажу проступает на ее щеках румянец, а уши вспыхивают, как подожженные. Она теребит выгоревшие хвостики косичек и, запинаясь, отвечает:
- Ну, дружу… - и торопливо добавляет: - Ты не думай, он со всеми дружит, не только со мной.
И глубоко, как взрослая, вздыхает.
Мы замолкаем. Я нетерпеливо поглядываю в окно. Поскорей бы пришли ребята!
Медленно-медленно тянутся минуты. Ходики остановились, свинцовая гирька опустилась к самому полу. Катька выходит в мою комнату. Я слышу, как она передвигает там кровать, тумбочку.
Наконец она влетает ко мне.
- Бежит! - кричит она. - Митя бежит.
А спустя минуту Митя, тяжело дыша, протискивается через выбитое окно.
- Послал, - задыхаясь, говорит он. - Все в точности, как ты сказал. Молнией. Минск, Кленовая, 14, квартира 3. Егору Сергеевичу Зенченко. Приезжайте немедленно хутор Качай-Болото, Далековского района. Автобусом до Сосновки. Саша Щербинин. Так? Держи квитанцию.
- Так, - отвечаю я и изо всех сил трясу Митю за руку. Он морщится и прикусывает губу. Я отпускаю руки и смотрю на его ладони. На них, как подушки, вздулись волдыри.
- Прости, Мить, - говорю я.
Он конфузится и бормочет:
- Ладно уж. Подумаешь, важность какая…
А лицо у него бледное, и я знаю, что это больно.
Я отворачиваюсь к стене и чувствую, как трясутся у меня плечи.
У дома, протяжно взвизгнув тормозами, останавливается машина.
- Сюда, Артем Палыч, в окно, - слышим мы Севкин голос, и кто-то добродушно отвечает ему:
- Да ты что, очумел, парень? Разве я с моей комплекцией пролезу?
- Председатель, - торопливо говорит Катя. - Молодец, Севка, самого разыскал!
Я вспоминаю, что мама всегда кладет ключ над дверью, и кричу: