— Да, — повторяет она.
— А до того, как уйти, он часто был рядом?
Долгое время она молчит.
— В его понимании таким был брак. Ты была дома, когда это было удобно для него, но он никогда не был там для тебя.
— Прекрати.
Я хватаю её за запястье и сжимаю.
— Почему он не вернулся, когда Добсон сбежал из тюрьмы?
— Он сказал, что они поймают его. Сказал ждать и довериться полиции.
— Именно. Он должен был защищать тебя. Это его работа. Он должен был сесть на самолет, как только узнал об этом.
— Это несправедливо, — отвечает она, покачивая головой. — Он знает, что я сильная. И могу позаботиться о себе.
Я почти рычу от отвращения. Это грустно.
— Послушай меня, — говорю я, поворачивая её лицо ко мне, — я понимаю, что ты не знаешь этого, потому что твой отец был бесполезным дерьмом и никогда не показывал, что за тебя нужно бороться. Но ты достойна лучшего, и любой мужчина в твоей жизни должен бросить всё, чтобы защитить тебя. Не нужно показывать свою силу, потому что тогда никто не останется с тобой. Твой отец не смог объяснить тебе этого. Ной не смог. Я не повторю их ошибок.
Целую её в лоб, а по её щеке катится одинокая слеза.
— Раунд за раундом мы движемся, Оливия. Это касается тебя и меня, а не тебя и Ноя. Всего несколько недель. Проведи время со мной. Никаких решений, пока не найдешь справедливого.
— Справедливое решение — то, когда делаешь все правильно…
Я перебиваю её.
— Для тебя. Да, то, что правильно для тебя. Дай мне время, чтобы я показал тебе.
Она открывает рот, чтобы снова стрельнуть в меня ядом.
— Шшш, — продолжаю я. — Собери вещи на одну ночь. Я хочу отвезти тебя в одно местечко.
— Я не могу просто взять и уехать с тобой! У меня есть работа!
— Я знаю, что ты взяла отгул. Берни мне сказала.
Оливия выглядит ошеломленной.