Я вышел за ворота.
Мы шли целую ночь. Я хотел, чтобы город, где меня многие знали в лицо, скорее остался позади. Отец хотел, чтобы я не позорил семью — и я решил не позорить её, называя своё родовое имя.
Тогда я остался один. Сам по себе. В обществе деревянных кукол, не умеющих говорить. Могут ли они быть мне товарищами?
Я посмотрел на Оленя — и встретил его сочувственный взгляд. Я ли повернул его голову? К утру мне нестерпимо хотелось спать. Я устал, и душа у меня болела, как зуб — тянущей, дёргающей болью.
На рассвете мы вошли в просыпающуюся деревушку. Её жители останавливались, поражённые, и глазели на нас. Мне казалось, что в нас сейчас начнут швырять камнями, но люди неожиданно улыбались.
— Что это? — ухмыляясь, спросил немолодой мужик, разглядывая Оленя.
— Олень, — сказал я, и Олень приветственно кивнул, а Птичка, чтобы удержаться на его рогах, несколько раз взмахнула крыльями.
Засмеялись несколько прохожих.
— Впервые вижу оленя в башмаках! — сказал трактирщик, и его пёс принялся обнюхивать ноги Оленя и его башмаки. Я наклонился и дал псу обнюхать и мои пальцы.
— Мы идём издалека, — сказал я. — Кто угодно может сбить ноги на камнях. Скажи, добрый человек, нельзя ли остановиться у тебя?
— Такое диво дивное, как ты — может, — сказал трактирщик. — Неужто ты — движитель и комедиант?
— Нет, — сказал я. — Я просто движитель.
Олень и Птичка прислушивались к разговору. Птичка перешла по рогу Оленя поближе к трактирщику и склонила набок головку — трактирщика это, почему-то, ужасно рассмешило. Вокруг начал собираться народ, я подумал, что мы сразу попали в беду — но никто не орал и не бранился, никто не собирался причинять нам зло.
Люди улыбались.
Молодой парень, не старше меня, протянул Оленю руку — и Олень, слегка смутившись, её пожал под общий восторженный гогот.
— А плясать он умеет? — спросил Трактирщик, и я вспомнил: «Звени бубенцом, будь весёлым молодцом», а Олень потупился и сделал неопределённый жест. Птичка соскользнула с рогов и спланировала мне на руку, я машинально почесал ей шейку. Толпа хохотала, будто в этом было что-то совсем невероятное.
— Под музыку, — сказал я. — Плясать все умеют. Даже самые обычные чурбаны.
— Пойдём ко мне, — сказал трактирщик. Он стал очень любезным. — Пойдём, поговорим.
Так я стал кукольником с перспективой таскаться по деревням. Правда, трактирщик хотел, чтобы я остался у него.
— Вы с Оленем вполне могли бы у меня пожить, — говорил он задушевно, пока я пил в его заведении сбитень и ел пирог. Олень сидел на стуле рядом и задумчиво крутил в руках кружку, а Птичка ходила по столу, трогая лапками солонку, ложку, хлебные крошки… Трактирщик с трудом отводил от них глаза — как и его первые утренние гости. — Народ будет сюда приходить, глазеть на него — а ты… ну, ты будешь показывать, как давеча на улице. Подумай: мои харчи, да ещё парни тебе накидают монет… А Птичку можно научить предсказывать судьбу — выгодное дело.
Я посмотрел на Птичку. Птичка нахохлилась и спрятала личико под крыло.
— Она пока боится, — сказал я. — Ей неловко.